Соседи (СИ) - "Drugogomira"

Подчиняешь и отдаёшь. Упиваешься её агонией, вкусом, захлёбываешься в эйфории. У тебя карт-бланш, а в её глазах безграничное доверие. И немая мольба.

Свое сокровище из рук не выпускаешь: отказываешься выпускать, ни за что. Невозможно более себе противостоять, с крышей прощаешься: жажда обладать, наполняться и наполнять сильнее тебя.

И ты, не в силах сопротивляться ни лишней секунды, поддаешься. Сдаёшься и взмываешь.

Её тепло, мгновенно расплескавшись в тебе океанами, залило собой всё, затопило. Тесно, упруго и горячо. И внутреннее давление, встречаясь с долгожданным сопротивлением, со встречным давлением, наконец гаснет. Каждой своей пробуждённой клеточкой торжествуешь победу. Распирающее чувство всецелого обладания глушит сознание, оставляя лишь инстинкты. Жар, опаляющий вены и бегущий током по капиллярам, раскаляет кровь, плавно и неуклонно приближая к взрыву. Она – это… Она собой обволакивает. Падаешь на дно Марианской впадины, тонкий аромат кожи одурманивает, а прерывистые, частые выдохи сводят с ума. Ты вот-вот им тронешься, чувствуя на пределе. Напряжение в мышцах нарастает, ощущение приятного покалывания набирает силу, и животное желание, захватывая власть, приводит на порог безумия. Каждое плавное или резкое движение, каждый рывок неумолимо обещают скорый экстаз: накатывает крутыми волнами, их приливы всё мощнее и вот-вот снесут. Балансировать на острие, над обрывом помогает лишь упрямое желание привести её вперед. Выдергивая себя прямиком из астрала, в полушаге от бездны замедляешься. Вглядываешься в её непостижимую глубину, ловишь её собственные волны, чувствуешь дрожь тела, а себя ощущаешь так, словно тебя обнимают со всех сторон сразу. Чувство наполненности и детского неописуемого восторга захватывают без остатка. Идёшь по восходящей, идёшь крещендо. Утыкаешься носом в шею, вдыхаешь её, и сознание догорает проблесками. Под ладонями ходят крылья лопаток, покрытая испариной кожа скользит под пальцами и отдает солью на губах и кончике языка. Рехнёшься сейчас. На три счета. Потеряешь себя и в эту же секунду – её. Нет, потерять ты не можешь. Прижимаешь крепче, ещё крепче. Она впечатывается, впивается зубами в плечо, глуша срывающиеся с губ звуки. Всё чувствуешь, пока ещё способен что-то слышать; упиваясь её откликом, ускоряешься, углубляешься, жёстче, ритмичнее… Сжимаешь в руках с такой силой, будто она вот-вот обратится звёздной пылью и исчезнет. Её судороги, исступление, освобожденные стоны ввергают в состояние невменяемости, в пучину, сердце рубит под двести, и волны накатывают нон-стоп. Контролировать хоть что-то больше невозможно.

Выложился. Всё отдал. Всё взял. Победил, в руках главная награда. Глубже, резче, быстрее! Разрушительная волна, срыв, отпускаешь себя…

И больше вообще ничего от мира не нужно.

Падаешь разряженный, энергии нет.

…Запах корицы от волос, запах кожи в ноздрях…

…Она целует и что-то милое лепечет, обрывки фраз прорываются через незатихающий звон в ушах. Она горит, словно ещё немножко дрожит…

…В тебе опустошение, блаженство, спокойствие, нега и счастье.

…Думаешь о сигаретах. О том, что однажды женишься.

…И отрубаешься.

***

— Егор?.. Его-о-ор?

— М-м-м?..

— У тебя сейчас телефон взорвётся…

«И хрен бы с ним…»

— Угу…

— Егор!

С превеликим трудом разлепив ресницы, Егор воззрился на Ульяну. Каким-то образом она вновь умудрилась выбраться из-под руки и сидела теперь рядышком в позе по-турецки, наматывая прядь волос на палец. Удивлённо распахнутые глаза в обрамлении угольно-черных ресниц, доверчивый внимательный взгляд, губу кусает… Чудо. Бледный румянец на щеках, узкие детские запястья и щиколотки, длинные тонкие пальцы и острые крылья ключиц… А плечи и грудь целомудренно укрывает застегнутая на пару пуговиц рубашка. Та самая, что только-только вроде как пала смертью храбрых. По крайней мере, так ему показалось. Он помнил, что, проваливаясь в дрёму, видел перед собой растерзанную, растрёпанную и румяную, обмякшую и разнеженную девушку… Прилично, видимо, проспал.

Вскинув к лицу часы, обнаружил: половина первого.

«Твою мать…»

Хотел он того или нет, пришло время вытряхивать себя в суровую реальность. Да какого же чёрта? Почему сегодня столько дел? Всё, чего в действительности хотелось – вернуть Улю под бок и продолжить тюленить в постели. Никак не вот этого всего, что сейчас начнет происходить. Знал Егор, кто ему телефон битый час обрывает.

— Может, возьмешь трубку? — склонив к плечу голову, вкрадчиво поинтересовалась Уля.

«Не-е-ет…»

— Угу… Обязательно. Попозже…

Васильковые глаза в недоумении распахнулись ещё шире, хотя, казалось бы, куда уж шире.

— Слушай, наверное, люди волнуются, раз звонят и звонят…

Пухлые губы сложились «уточкой», а озадаченное выражение лица молчаливо, но при этом весьма красноречиво намекало, что пора поиметь совесть. Ну… Из них двоих «совесть» – не он, скорее вот она. Причем совесть незапятнанная. Встретились две крайности. Тоже неплохо, будут друг друга уравновешивать. Наверное, она права: люди волнуются. Ладно… Ещё две минуты, и ответит…

Рука исподтишка поползла к голым округлым бедрам: весь её вид так и приглашал проверить, есть ли что-нибудь под рубашкой. Однако Уля, хмыкнув, ловко увернулась, ланью слетела с кровати и в следующую секунду уже держала в руках его брюки, из кармана которых продолжал доноситься настырный, выводящий из себя звук вибрации.

«Ну сколько можно?..»

Имя звонившего он знал и без подсказок с экрана. Там, наверное, штук двадцать пропущенных наберётся. Если не тридцать.

— Да.

— Какого хера ты творишь, а?! — истошно заорала трубка. Кажется, чьему-то возмущению не было предела. Егор лениво отвел динамик от уха: слушать Анины истошные вопли в его планы на день вообще не входило, равно как и не обнаружилось внутри ни малейшего желания поддаваться чужой истерике. Душа пребывала в состоянии умиротворения, погрузилась в амнезию и тревожиться отказывалась.

— Извини, проспал, — стараясь, чтобы тон звучал доверительно, но при этом невозмутимо, сообщил он трубке с безопасного для слуха расстояния. — Вы где?

— Под дверью твоей! — воскликнула она. Негодование в голосе сквозило неприкрытое. — Уже полчаса, Чернов! Отворяй!

«“Чернов”?»

Плохо дело.

«“Отворяй” ?..»

Мозг запускался со страшным скрипом, пока отказываясь помогать хозяину прийти к какому-то решению. Взгляд остановился на направившейся в сторону балкона Ульяне. Судя по её напряженным плечам, она приблизительно догадывалась, что случилось. Или, что вероятнее, просто всё услышала.

— А ещё чего тебе? — ласково уточнил Егор у трубки. Ехидные интонации были призваны немного остудить пыл Самойловой.

Однако Аня остывать совершенно не торопилась.

— Я должна убедиться, что ты трезвый и в адеквате!

Это как посмотреть. Весь последний месяц абсолютно точно не трезвый. И состояние его, положа руку на сердце, по-прежнему далеко от адекватного: внутри продолжали грохотать взрывы. Ему бы сейчас не лясы с Анькой точить, впустую тратя время, которого до Улиного отъезда осталось так мало, а достать фотик и устроить Ульяне короткий импровизированный фотосет. В этой рубашке на этом балконе.

— Не могу тебе ничего гарантировать, — ухмыльнулся Егор. Зато честно. — На саундчеке убедишься.

— Нет уж. Дверь открой, я в глаза твои бесстыжие посмотрю, — Анюта упрямо стояла на своём. — Хочу удостовериться, что ты нам мероприятие не сорвешь.

Егор обречённо вздохнул, понимая, что препираться они могут еще довольно долго, потому как если уж Самойлова конька оседлала, то уже с него не слезет.

— Ладно, — обшаривая глазами комнату и делая вывод, что выглядит она в целом удовлетворительно, проворчал он. — Минуту.

Минуту спустя, натянув на себя первое, до чего рука дотянулась, Егор открывал дверь этой гарпии. Вообще-то он планировал гасить её воинственный настрой выжидающим молчанием, ироничным выражением лица и взглядом каким-нибудь многозначительным, однако Анька, похоже, уже и сама забыла, за чем сюда пожаловала.