Людмила Зенкина - Порочный треуогльник
«Что же такое страшное я должна узнать?» — пронеслось в голове, но она лишь крепче сжала кулаки и снова кивнула.
— Я уже сказал, что мы познакомились давно. Правильнее будет сказать, что уже давно ты знаешь меня, — мужчина говорил медленно, стараясь тщательно подбирать слова. — Ты создала меня таким, какой я есть, и я почти всегда был рядом с тобой, лишь образы мои менялись.
Ева непонимающе нахмурилась. Поймав её пытливый взгляд, сероволосый на миг замолчал, затем осторожно продолжил:
— Попробую объяснить ещё конкретнее. Ты не помнишь, но в детстве тебя все считали довольно бесстрашной девочкой, — начал он издалека, — это было не совсем так. С раннего детства страхи поселяются в каждом ребенке, так же они зародились и в тебе, то были самые первые страхи: темноты, боли, одиночества — и многие другие. Они росли, появлялись новые, некоторые пропадали, но в редкие моменты ты не чувствовала их совсем. В четыре года у тебя сформировался главный страх, смешной на первый взгляд — ты боялась волка, — девушка смотрела на собеседника всё с большим непониманием. — Да, ты боялась серого волка из колыбельной, которую пела тебе бабушка. Ты пару раз сказала об этом своей матери, эту песню тебе больше не пели, но страх остался и много лет жил в тебе. Он являлся тебе во снах в образе волка, поначалу ты просыпалась и плакала, затем, — мужчина на секунду замолчал, на губах мелькнула едва заметная улыбка, будто он вспомнил, что-то очень приятное, но вдруг снова стал серьёзным, — затем, ты привыкла. Ты продолжала бояться ничуть не меньше, возможно даже больше с каждым днём — твой волк рос, питаясь твоим страхом. Но как-то странно вы, можно сказать, подружились, ты уже не представляла себе ночи, когда бы не явился он в твоём сне. Ты говорила с ним, а он с тобой — во сне ведь всё возможно. Ты полюбила его, как лучшего друга, но продолжала бояться до холодного пота. Ты могла прикасаться к нему, но от этого всегда мороз пробегал по твоей спине. С того раннего детства твой страх был с тобой почти постоянно, тебе начало удивительно нравиться это чувство, ты искала его и во сне и наяву. Ты каждый день стремилась к приключениям, поэтому тебя считали бесстрашной. Порой ты шла на откровенные глупости, чтобы снова и снова испытывать страх, но об этом никто никогда не узнавал, — мужчина задумчиво усмехнулся, — ты умела хорошо скрывать свои «подвиги» и заметать следы. Тебе просто невероятно везло порой, ты и не понимала, что была на волоске от беды. А ещё ты всегда была одаренной девочкой, хорошо училась, быстро развивалась. В четырнадцать лет ты взялась писать книгу, — Тимор замолчал, обдумывая следующие слова, — тогда твой волк получил имя и появился на страницах романа в виде сероволосого мужчины.
Глаза Евы округлились, но она не могла произнести ни слова, боясь прервать рассказ.
— Да, тогда я принял тот облик, что имею по сей день, — мужчина ещё немного помедлил и продолжил, — говорят, что когда человек вкладывает душу в то, что делает, то вещь эта оживает, то же происходит и с книгами. Независимо от наличия у автора таланта и грамотности, если он пишет с душой — значит, создаёт новый мир. Ты создала этот мир и всё, что есть в нём. И выбрала главным героем своего волка, вот только кроме страха в нём, к тому моменту, было уже очень много других чувств. Он ожил куда раньше, а на страницах книги лишь получил новый облик и свободу являться тебе не только во снах. Теперь ты могла быть с ним всегда, когда брала в руки тетрадь и ручку, создавая его образ и каждый миг его жизни день за днём, — Тимор снова ненадолго замолчал. — Ева, я не могу сказать тебе всего о нашем прошлом, не думаю, что это безопасно.
— Я хочу знать, — тихо произнесла девушка одними губами, глаза её, всё так же широко раскрытые, с испугом и любопытством смотрели на собеседника.
— Нет. Не сейчас, — покачал головой тот.
— Но почему? Что в этом разговоре может угрожать моей жизни? Наше прошлое было таким страшным?
— Наше? — повторил задумчиво мужчина, и на губах его снова мелькнула печальная улыбка. — Нет. Но вспомнив наше прошлое, ты можешь вспомнить и всё остальное. Если ты вспомнишь всё, а тем более, сразу, этого ты можешь не выдержать.
Ева собралась было что-то сказать, но Тимор жестом попросил её молчать:
— Прошу тебя, сначала дослушай, — спокойно произнёс он, девушка снова сжала кулаки и кивнула, — случилось так, что ты потеряла память, врачи так и не поняли, почему из неё стёрлась абсолютно вся твоя жизнь. Видимо, твоим родителям объяснили, что память может вернуться постепенно, ты какое-то время лежала в больнице под постоянным присмотром врачей, этого не происходило, а вот новые знания ты впитывала очень быстро. Я был тогда рядом и видел это, видел, как тебе принесли первые напоминания о прошлом — семейный фотоальбом. Там были фотографии с раннего детства и до окончания школы — того времени, когда ты и потеряла память. Никто не мог предвидеть такой реакции, ты сначала с интересом разглядывала фотографии, а затем… Я не видел, что конкретно было дальше, когда я в следующий раз тебя увидел, ты снова не помнила ничего и была уже дома. Судя по тому, что я знаю теперь, твои воспоминания вернулись слишком резко, и ты пережила это лишь потому, что снова потеряла их. Твои родители, видимо, решили оградить тебя от всего, что сможет вернуть память: твоя комната, да и весь дом, были переделаны: новая мебель, новые обои. Переехать вы по каким-то причинам не смогли, поэтому все окна, выходящие на улицу, были закрыты, а для тебя остался выход во внутренний двор, который, впрочем, тоже был изменен до неузнаваемости, нетронутым остался только старый дуб.
Тимор заметил, как из глаз девушки побежали тонкие ручейки слёз, но она продолжала молча смотреть на него, даже не пытаясь их вытирать.
— Я немного увлёкся, прости. Вернусь к сути. Естественно, тебе не дали продолжить писать книгу. Если бы твои рукописи сожгли, с ними сгорел бы и этот мир. Возможно, так было бы даже лучше, — мужчина вздохнул, — но их убрали куда-то. Книга осталась недописанной. Когда такое происходит, мир замирает, он вроде продолжает жить, но при этом не происходит ничего. Все просто ждут продолжения движения, но постепенно жизнь угасает. Рано или поздно мир просто умирает. Редкий случай, когда чьи-то сохранившиеся рукописи, автор которых, например, погиб, продолжит писать кто-то другой и вложит в это частичку своей души, не меньшую, чем предыдущий писатель — тогда мир может воскреснуть. Но это бывает слишком редко. Мир, созданный тобой, так же угасает.
— Значит, я должна вспомнить? — тихо спросила Ева.
— Нет, — жёстко отрезал мужчина. — Ты не должна.
