Мэри Пирс - Усадьба
Но в основном речь сейчас шла о подготовке к празднику. На Рождество должен был состояться прием, на котором будут певцы, а потом еще будет святочный вечер с танцами и музыкантами. Еще нужно будет нанести визиты соседям, а это означало, что занятий не будет по крайней мере две недели. Мартин получил приглашение на рождественский вечер, но неловко отказался.
– Что, слишком занят? – съязвила Джинни. – Будешь развлекаться в Скарр? – Но, увидев выражение его лица, она раскаялась: – О, Мартин! Не смотри так! Я просто пошутила. Я не хотела причинить тебе боль.
– Я знаю, – пожал он плечами. – Кости все целы. Это ты расстроилась.
– Но почему ты не сможешь прийти?
– Во-первых, у меня нет приличной одежды. И потом, я не подхожу этому обществу.
Джинни хотела переубедить его, но ее остановила Кэтрин.
– Мартину лучше знать. Если мы будем настаивать, ему будет неловко.
– Но по крайней мере ты можешь остаться на сегодняшний ужин, в кругу нашей семьи, – сказала Джинни. – А теперь пойдем украшать дом.
Взяв Мартина за руку, она повела его в большой зал, где на коврах лежало огромное количество падуба. А потом открылась боковая дверь и два помощника садовника, улыбаясь во весь рот, внесли высокое зеленое рождественское дерево.
– Ты видел все это когда-нибудь раньше?
– Нет, никогда.
– Помоги нам нарядить его, – сказала Джинни.
Возвращаясь домой, Мартин думал о Рождестве в Ньютон-Рейлз, о том, как оно будет отличаться от Рождества в Скарр. Хотя они с Нэн могли бы украсить хижину зеленью, но у них не было денег на подарки. Нэн, как правило, вязала перчатки или шарфы для брата и отца из шерсти, которую сама подбирала на горных пастбищах, а потом пряла. Мартин рисовал для нее что-нибудь или вырезал из камня. А Руфус лишь приносил домой бумажный пакетик с орехами и изюмом или с сушеными яблоками, купленными за пенни на ярмарке в последний вечер перед Рождеством.
На этот раз их рождественский обед должен был быть намного лучше, чем обычно. Тэррэнты дали Мартину гуся, а к нему зелени и свежих овощей, и еще рождественский пудинг с изюмом. Нэн чуть не заплакала, увидев эти дары:
– Ах, какой у нас будет пир! – воскликнула она.
И когда на Рождество она подала эту аппетитно зажаренную птицу с шалфеем и луком, картофелем и брюквой, даже у Руфуса вырвался возглас одобрения:
– Я не ел такого гуся уже много лет! – сказал он. – Но осторожнее, девочка! Этой птицы нам не хватит надолго, если ты будешь резать ее такими толстыми кусками.
В дополнение к еде Мартин получил персональный подарок от юных Тэррэнтов. Это была книга в мягком коричневом переплете, напечатанная на тонкой бумаге, отделанная позолотой. На титульном листе рукой мисс Кэтрин было выведено: «Нашему другу Мартину. Рождество 1844 года, от семьи из Ньютон-Рейлз». Он, в свою очередь, подарил им аммонит: одну из окаменелостей, которые он находил, обрабатывая камень; это был самый большой и красивый из его коллекции, он был почти идеальной формы и отполирован так, что на нем был виден рисунок бледно-янтарного цвета.
– Им понравилось? – спросила Нэн.
– Не знаю. Кажется, да. Они знают, что у меня нет денег и понимают, в каком я положении.
Брат и сестра шли по холму. Отец, не привыкший к хорошей пище, уснул в кресле у огня, и они оставили его там. Они шли вместе по тропинке навстречу сильному северному ветру, кружившему редкие снежинки.
– Ты когда-нибудь думала о том, – спросил Мартин, – что отец не так беден, как говорит нам?
– Да, у него отложено немного денег, – ответила Нэн, – он всегда говорил нам об этом.
– Да, но сколько? И для чего? Какой прок откладывать деньги, если от этого никакой пользы?
– Отец говорит, что когда-нибудь будет. Что мы должны быть вооружены, если настанут тяжелые времена.
– Тяжелые времена! – воскликнул Мартин. – А ты знала какие-нибудь другие?
– Отец лучше знает, – возразила Нэн.
– Ты думаешь? Будь я проклят, если я думаю так же. Обещания! Это все, что у нас есть. Это все, что, имела наша мать. Он ей обещал приличный дом, а вместо этого она получила ящик в земле. – Он помолчал, потом опять заговорил: – Иногда я думаю, что он так привык скупиться, что не знает, как остановиться.
– Не говори об отце, – попросила его Нэн. – Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– О Тэррэнтах? – спросил он, дразня ее.
– Да, об их доме, о том, как он выглядит в это время года.
Он рассказывал ей о большом зале, о том, как он украшен к Рождеству.
– Это самая большая комната во всем доме, но несмотря на это, она очень уютная. Там почти всегда горит огонь в камине, даже летом, если день сырой. У огня стоят стулья и кресла, там еще есть мебель, такая же старая и красивая, как сам дом. Одна стена почти целиком состоит из окон. В зале стоит рождественское дерево, которое мы наряжали… Ах, если бы ты видела, Нэн!.. Зеленые ветви почти сплошь увешаны золотыми и серебряными шарами… украшены маленькими восковыми свечами разных цветов, но их не зажигают, как сказала мисс Джинни, потому что мистер Тэррэнт боится пожара. Весь дом украшен падубом и плющом, и еще там стоит музыкальная шкатулка…
– Ты хотел бы пойти на этот праздник? Поговорить и потанцевать с девушками?
– Да, если бы у меня была приличная одежда и если бы я не боялся сказать или сделать что-то не так.
– И мне хотелось бы, чтобы ты пошел. Тогда ты бы смог рассказать мне все. – Нэн посмотрела на него и рассмеялась. Ее волосы и брови были запорошены снегом. – О чем мы говорили, пока ты не ходил в Рейлз? И о чем мы будем говорить потом, когда ты перестанешь?
– Я не знаю, – ответил Мартин. – Я не хочу думать об этом.
Они повернули назад к Скарр, а ветер подгонял их под гору.
Он думал о будущем очень часто, конец занятий в Рейлз казался ему концом жизни.
В это время он как бы жил двумя противоположными жизнями. Одной жизнью была жизнь в Скарр: жалкое существование, неуютное и пустое. Другой – в Ньютон-Рейлз: богатство, спокойное, неторопливое течение жизни, но в то же время праздничное, потому что занятия, чтение книг открывали для него мир, – по крайней мере, в его воображении. Каждый час, который он проводил с Тэррэнтами, приносил ему открытия, темы для размышлений, возбуждал любопытство, жажду знаний. Это были бесконечные споры и обсуждения, иногда – серьезные, иногда – нет, но он постоянно чувствовал, что действительно живет.
Его связывали с этой семьей странные отношения. Он часто видел их, много времени проводил в их доме, хорошо знал их, – казалось, он живет той же жизнью. Но это было лишь иллюзией, их жизни сильно отличались друг от друга, и конец занятий означал для него конец дружбы. Все будет вскоре забыто, по крайней мере ими, он знал это и старался не привязываться к ним слишком сильно. Он знал, что будет жить независимой жизнью, но не мог представить, какой она будет.
