Елена Богатырева - Танец втроем (Фиса)
Конечно, Оз — злодей. Но иногда мне кажется, что чем-то мы с ним похожи. Я, пожалуй, тоже не сумела бы отказаться от своей мечты только потому, что на моем пути появилось препятствие. Пусть даже непреодолимое. Вряд ли я из тех, кто в таких случаях вздыхает и отправляется другой дорогой. Иногда я думаю о том, что бы сама стала делать, попади на место Оза. И тогда мне становится страшно… Но ведь в том-то и разница между нами, что Озу в жизни не повезло, а у меня все складывалось замечательно.
А теперь — очередной сеанс. Осталось совсем немного вспомнить. Речь идет о каких-то четырех месяцах, когда все разрешилось столь ужасающим образом. Осталось совсем немного. Вперед! Я считаю. Пять… У пристани меня поджидает корабль, легкое суденышко с коротким названием «Память». Четыре… Я вбегаю по трапу на палубу, и корабль тут же отчаливает от берега. Три… Соленый ветер треплет мои волосы, мы уходим в открытое море, и вон там, за линией, горизонта… два… начинаются воспоминания. Море хранит свои тайны. Море — это жизнь. Один…
В феврале мы возвращались. Ах, как это было прекрасно. Для этого стоило уехать. Было много криков. Коридор гудел несмолкаемым эхом: «О-О-о-о-кого-я-я-я-вижу-у-у-у». Мы вернулись. Мы вернулись домой. Это был наш дом. Наш мир. И мы поклялись друг другу всегда возвращаться.
Мы тогда еще не знали, что возвращение невозможно. Что мы скоро, совсем скоро станем взрослыми, обзаведемся семьями и неприятностями на работе. Что будем вечно заняты и редко будем писать друг другу. Раз в год — открыточка. Вот и все. Но никогда, никогда друг друга не забудем. Даже страшного Оза позабудем, фамилии однокурсников начнем путать, а вот друг друга — никогда. И когда будет плохо или больно, или еще черт-те как, как бывает в этой треклятой суетной жизни, когда земля уходит из-под ног и никого не остается рядом, у самой последней черты, балансируя на грани отчаяния, мы обязательно вспомним… То дыхание, которое, сливаясь, превращается в чудную музыку, те три пары глаз, что смотрят тебе вслед из прошлого, которым ты не безразлична. И хватит сил — подняться. И продолжить поединок с этой жизнью. Да, я одна. Но за моей спиной — еще трое. Всегда — трое. И поэтому я не сдамся. Поэтому завтра у меня найдутся силы снова подняться и прямо смотреть людям в глаза, что бы ни случилось.
Мы поклялись друг другу возвращаться. Но вот я возвращаюсь одна в пыльные коридоры своей памяти. Или нет? Или, может быть, у каждого своя дорога сюда? Может быть, преуспевающий доктор наук Марго тоже по ночам рыскает в этих лабиринтах? Может быть, Веточка, уложив спать свое большое семейство, тоже порой спускается сюда? Тогда мы встретимся. Мы обязательно встретимся!
8
Мы были тогда как коты, объевшиеся сметаны. Мы любили всех, кто появлялся в коридоре. Мы обожали своих однокурсников и в первые дни даже подкармливали вечно голодных приживалов домашними разносолами. Марго приволокла целую коробку снеди.
— Твои родители — святые, просто святые, — мурлыкали мы, блаженствуя за столом по десять часов в сутки. — Просто святые…
Все шло гладко и ровно. Все как будто успокоились. Коридор принял нас в свои объятия и ласково поглаживал каждого по голове. И мы таяли…
Даже Оз успокоился. Я смотрела на него и не верила, что это тот самый Оз, который чуть не убил меня из-за крошечного клочка бумаги совсем недавно. Оз был мил, молчалив и весь светился.
Правда, это тоже, наверно, было связано с Фисой. Фиса привезла с собой спицы. Фиса купила пряжу. Фиса принялась вязать.
— Вот она, обыденность, — сокрушалась Марго.
Но Фиса излучала какие-то волны. Их невозможно было увидеть, но действовали они поразительно успокаивающе. На всех. Фиса вязала.
— Кто тебя научил?
— Бабушка, в детстве.
— А что ты вяжешь? — спросил Оз.
— Я не вяжу, я воплощаю мечту. Бабушка всегда вязала платки — большие такие. А меня учила вязать маленькие такие образцы. А мне хотелось что-нибудь большое связать.
— Так ты большое вяжешь? — спросила я.
— Ага!
— А что? — уточнила Марго.
— Да просто — большое, — пояснил ей Оз вместо Фисы.
Вот так мы и жили. Фиса вязала большое. Ветка периодически радовала нас новыми творческими приступами безумия — «бум, бум, блямс». Оз ходил за продуктами, как заправский отец семейства. Марго пластом лежала на кровати в позе бревна. А у меня начиналось смутное время. Я, кажется, сделала выбор между моими поклонниками, но никак не могла донести его до них. Причем, что самое удивительное, — ни до одного. В результате мы посещали кинотеатры и кафе-мороженое втроем. Всегда втроем. И это начинало раздражать. К тому же, похоже, мои друзья перестали конкурировать и сдружились. Даже на хоккей как-то вместе сходили. Представляете?
В этот период Оз стал иногда разговаривать с Фисой. Ну, не о чем-то по жизни, а о каких-нибудь бытовых мелочах. Он даже мог спросить у нее теперь, какую купить зелень: укроп или петрушку. И Фиса минуту рассказывала — какую, и почему она любит именно ее. Но когда он как бы между прочим в разговоре спросил, какие она любит цветы, Фиса только посмотрела на него и ничего не ответила. Тогда через несколько дней Оз принес желтые нарциссы и поставил в баночку нам на стол. Реакция была славной.
Входит Ветка:
— Ой, как здорово! Это кто принес?
Я:
— Оз.
— А! — Ветка смотрит на Фису, та прилежно работает спицами. — А зачем?
Входит Марго:
— Это что, кактус расцвел?
— Нет, это Оз расцвел, — объясняет Ветка. А почему — желтым? Желтый — цвет разлуки. Может, он нас покинуть собирается?
— Жди! — отвечает Фиса из своего угла. — Мы расстанемся только в результате нашей с вами кончины.
— Надеюсь, не безвременной, — уточняет Марго и, заглядывая в крохотный горшок на окне, говорит кактусу:
— А ты все сидишь? Я уже по твоим цветочкам что-то соскучилась. Эх ты, импотент!
— Он еще вырастет, — оправдывает свое детище Ветка.
— Зелень, — машет рукой Марго, имея в виду не то кактус, не то Ветку.
Это прозвище ей понравилось.
— А где наша Зелень? — любила повторять она по вечерам.
— Ветка весну почувствовала, листочки у нее проклюнулись, к солнышку потянуло…
— И кто у нас нынче солнышко? — не успокаивалась Марго.
Мы с Фисой прикидывались дурочками и пожимали плечами, чтобы не травмировать ее.
— Господи, вот станет потеплее, она еще и зацветет, — строила Марго прогнозы.
— А потом еще и ягодки пойдут, — утешали мы.
Марго стонала. Она чувствовала себя в ответе за столь легкомысленных, как мы, подруг и пыталась выступать в роли нашей опекунши. Мама нас опекать больше не могла. С ней творилось что-то невероятное. Она доживала свой последний весенний срок в нашем коридоре и умирала. То есть постепенно, заживо, можно сказать, уходила в прошлое, в память, в вечность. А младшекурсник между тем оставался на растерзание всем младшекурсницам, которые сейчас благодаря усилиям мамы не смели даже взглянуть в его сторону. Мама вела себя поэтому как смертельно больная. Каждый день она пересматривала жизненные ценности, прощала старые обиды и чуть ли не раздавала вещи остающимся.
