Шерли Грау - Стерегущие дом
Ближе к вечеру он вынул компас: небо затянули облака; никаких примет пути — лишь извилистые, петляющие протоки. Однажды, еще в детстве, он заблудился и просидел здесь двое суток под пухлым одеялом облаков, в тумане, спутавшем все направления. Пришлось сидеть и ждать, пока уйдут тучи. На вторую ночь он забылся тревожным сном, а проснулся, глядя прямо в чистое, усыпанное звездами небо. Еще затемно он выбрался из болот и с тех пор никогда не бывал здесь без компаса…
Он свернул с протоки и начал пробираться сквозь кипарисы. Здесь было мельче, шест доставал до дна, и лодка пошла быстрей. Уильям взялся было метить дорогу — уже занес мачете, чтобы сделать первую зарубку, — и остановился. Если он и вправду найдет винокурню, нет смысла оставлять торную тропу до самого ее порога.
Ствол к стволу росли обвешанные мхом кипарисы. Вода у корневищ тускло-бурая, непроглядная — болотная. Один раз, остановившись отдохнуть, он выудил плавучую палку, поскреб дно. На поверхность ниточкой побежали пузыри.
Да, она таковская, здешняя водица. Столько гниет на дне останков животных и растений, столько образуется газа, что нередко пузыри поднимаются сами собой.
А еще, вспоминал Уильям, здесь бегают по воде болотные огоньки, голубые и мерцающие, играют в прятки среди деревьев. Должно быть, воспламеняется все тот же газ…
Кипарисовая топь сменилась широкой полосой болотного тростника, осоки, стрелолиста. Уильям миновал ее, держа на разбросанные по той стороне высокие островки дубов и орешника. Там и заночевал — в лодке, на чистой песчаной отмели у подножия самой большой купы деревьев. Комары донимали не слишком, но спал он все же беспокойно. Отвык от болотных голосов. Громкий ноющий писк мошкары, уханье совы, шелест летучих мышей. Раз он даже подскочил и схватился за дробовик: где-то взревел крупный аллигатор. Уильям чутко прислушался еще раз — добрых полмили; в тишине показалось, что ближе. И зная это, тем не менее всю ночь просыпался при каждом рыке. А поутру, еще до рассвета, первыми, кого он услышал, были опять-таки аллигаторы. Резкий лязг — почти как выстрел — сомкнувшихся гигантских челюстей: завтракают.
Уильям открыл кулек с ячменными леденцами, размякшими, ноздреватыми, — все равно съел. Осушил фляжку и швырнул на дно ялика. Если всерьез одолеет жажда, всегда можно напиться болотной воды. Кой-кого от нее тошнит, даже рвет, но ему — ничего. Противный привкус, а так — вода как вода, сойдет, если нужно.
К полудню второго дня он вышел к тому озеру, которое открыл еще мальчишкой. Озеро посреди стоячей трясины, в бахроме кустарников и лиственных деревьев, в рамке песчаных пляжей. Питается, вероятно, от подводных ключей, а дно — известняковая чаша. В здешних местах попадаются такие уголки.
Уильям зачерпнул ладонью воды, попробовал, вода была прохладная, свежая. Он перегнулся через борт, сполоснул лицо, попытался разглядеть дно. Искрящийся блеск солнца на поверхности слепил глаза, он глядел в воду, непроницаемую, как зеркало. Когда он был здесь первый раз, он наскоро искупался в этой слепой пучине, увертываясь от каймановых черепах…
Сейчас их как будто здесь нет. Он вгляделся пристальней. Вывелись или просто скрыты сверкающей поверхностью воды? Искупаться-то он не рискнет — слишком стар, да и день холодноват.
Он сидел совсем тихо и глядел, как плывут по воде какие-то коротенькие белые перышки, а снизу их тщетно хватает ртом мелкая рыбешка.
Болота всегда усыпляли его, одурманивали. Движения стали замедленными, хотелось сидеть вот так и глядеть, как буйно кипит вокруг жизнь болотных обитателей… Но ведь он явился сюда что-то искать. Пари держал с Кэлвином Робертсоном. Ну, не то чтобы пари, положим… Что за физиономия была у Гарри Армстронга — Уильям фыркнул, вспоминая. Стоит, жонглирует клеткой с цыплятами и потеет, как запаленная кляча… Не очень-то ему, кстати, везет в жизни: отец разорился, а теперь вот у супруги какая-то женская хворь…
На дальнем конце озера вышла из зеленых дебрей черная пантера, лениво подошла к воде. С наветренной стороны, да и расстояние — четверть мили, не меньше, прикинул Уильям; то-то зверь его и не почуял. Он продолжал сидеть не шевелясь, едва дыша. Нынче не так уж часто встретишь настоящую пантеру. Сколько раз за них назначались премии, вот почти всех и перебили. И по ночам нигде не услышишь больше их воплей — разве что на болотах.
Уильям следил, как мягко ступает по узкому песчаному берегу поджарое темное существо. Казалось, пантера была чем-то встревожена. Она макала передние лапы в воду, пытаясь что-то достать, потом раздумала и направилась обратно под укрытие деревьев.
Уильям стряхнул с себя сонную одурь, вставил весла в уключины и стал грести по пустынному притихшему озеру под непомерно громкий в тишине плеск весел.
Он приближался с оглядкой: известны случаи, когда пантеры нападают на людей, особенно если невдалеке их приплод. Но ничто не колыхнулось в листве — ни единого дуновения ветерка в полуденном зное, — и он подобрался вплотную к берегу. И сразу увидел, в чем дело. В мелкой воде валялась тушка зверька. Уильям поддел ее веслом — тотчас брызнули врассыпную десятки маленьких водяных пожирателей падали. Выдра, и притом освежеванная. Неудивительно, что пантера вела себя так странно. Ее манило кровавое мясо, а человеческий запах гнал прочь…
Уильям подтолкнул ободранную красно-серую тушку на глубину. Пускай обглодает рыба. Он втайне улыбнулся. Робертсоны не могли приготовить для него лучшей приметы. Неосмотрительны стали. А вот ему повезло. Тушка упала на мелководье, а пантера показала, куда именно.
Он начал размышлять. Для винокурни требуется высокое место и свежая вода, и развесистые кроны, чтобы спрятать малейший дымок от костров.
Хм, где же это может быть? На севере, откуда он двигался, не найти такого укрытия. Эти лесистые островки, все до единого, — крохотные комочки ракушечника. Там места не хватит. К западу все больше трава да заросли кипарисов, не сыщешь сухой пяди. Если податься дальше на юг, там слишком близко жилье у Кукурузных мостков и Тихой пади. Стало быть, Робертсоны повернули отсюда на восток. Больше некуда. Но на востоке болотам конца не видно.
— Ладно, еще чуть-чуть, — вслух сказал себе Уильям. — Положимся на удачу.
То была чистейшая удача. Не успел он пройти несколько миль, как поднялся ветерок и принес — яснее ясного — запах сусла. Уильяму он словно проложил столбовую дорогу и повел вперед, все усиливаясь по мере того, как лодка забиралась в глубь болотных зарослей. Впереди за двадцать шагов ничего нельзя было разглядеть сквозь лабиринт кипарисовых стволов и путаницу ползучих растений. Он и острова-то не видел, пока тот не очутился прямо под носом. Только что ничего не было, одни кипарисы, да бурая болотная вода, да суетня и плескотня мелких тварей, которых он спугнул мимоходом. А через минуту у него перед глазами возник крутой, поросший пальметто склон лесистого ракушечного острова.
