Татьяна Туринская - Побочный эффект
А за какие такие заслуги ей Серега достался? Чем она его заслужила? Одна радость — хоть не интеллигент. Когда Ларочка ловила Ирку на том, как та стесняется мужа — кайфовала несколько дней. Нет большей радости, чем Ирку в чем-нибудь уесть.
За что ж ей наказание такое — успешная подруга? Какой нормальный человек выдержит, когда другому все время хорошо и хорошо — хоть бы раз где споткнулась, что ли! Хоть раз бы шишку на лбу набила — чтоб на собственной шкуре прочувствовала, как живется Ларочке.
Эх, прибилась подруга — не избавишься никак. А кроме нее и нету никого. Странно. Почему у Ларочки нет нормальных подруг? Ирка. Всё она. Она всех отбила. Мало ей Сереги, так она Черкасова к себе приворожила — тот, поди, скоро шею своротит в ее сторону глядеть. Где она, справедливость ваша?
Ничего, Ларочка тебе еще устроит справедливость! Высшую справедливость! Будешь ты, подруженька, рыдать, и даже не поймешь, откуда слезы твои взялись.
От привычных мыслей об отсутствии в мировом устройстве коммунистической справедливости захотелось выть в голос. Однако, сцепив зубы, Ларочка лишь резким движением ноги зафутболила тапочек. Хотела попасть в стену, да он, мерзавец, отскочил и улетел глубоко под диван.
— А, чтоб тебя, твою мать! — заорала она и полезла за тапком.
Софья Исааковна заворочалась на кровати:
— Ларочка, деточка, не смей так выражаться. Ты же не пьянь подзаборная, ты же у меня образованная, интеллигентная девочка.
— А не пошла бы ты старая, подальше, — беззлобно, скорее по привычке, нежели от негодования, заявила интеллигентка, отряхивая слой пыли с острых коленок. Про себя подумала: пожалуй, пора заняться уборкой, а то пыль скоро в жгуты завьется.
— Разве я тебя учила таким словам? Как тебе не стыдно, деточка…
— Заткнись ты, воспитательница хренова! Достала, — все еще беззлобно ответила Ларочка. Однако чувствовала — истерика на подходе, хорошо бы мать догадалась и умолкла в своей берлоге.
Не тут-то было — мать за целый день истосковалась по общению.
— Какая же ты бессовестная, Лариса Трегубович! Слышал бы отец, как ты с матерью разговариваешь! И это после того, как я шестнадцать лет тебя рожала, на руках носила, грудью кормила. А ты?! Такая она, твоя благодарность, да? Бессовестная…
Ну что ж. Хочется общения? Получай! Сама напросилась.
— А какого хрена ты меня рожала? Я тебя об этом просила? Ты не задумывалась, почему у тебя шестнадцать лет не получалось родить? Да потому, что тебе нельзя было иметь детей!!! За что я тебе должна быть благодарна? Ты, гнида, в зеркало на себя смотрела, когда рожать меня надумала? Ты соображала, какого уродца в себе носишь? За что я тебя должна благодарить? За этот нос, за эту кожу? За уши лопоухие, за фигуру корявую? Это ты, ты во всем виновата! А теперь лежишь тут, развалилась. Отдыхаешь, сука. Обслуживай ее. Хорошо устроилась. Зараза старая, сколько я могу за тобой ухаживать? Вставай давай, хватит вылеживаться! Мне и без тебя проблем хватает, я тружусь, как пчелка — это ты должна обо мне заботиться! Это ты должна меня кормить и обстирывать. Это ты — мать, а матери обязаны детям помогать. А ты, ты… Хрычовка! Старая противная хрычовка, ненавижу тебя! И заткнись, слышишь, заткнись, гадина — слышать тебя не могу!
Выплеснув эмоции, накопившиеся за день, Ларочка расплакалась, как обиженное дитя.
Она уже давно не испытывала стыда перед матерью за такие слова. Поначалу еще, когда та лишь приучала ее к своей немощи, пыталась сдерживаться. Где-то даже совесть ворочалась: мама ее вырастила, все силы ей отдала. Теперь Ларочка вроде как долг обязана выплатить.
Но надолго ее короткой совести не хватило. Совесть пусть имеют те, от кого Ларочкина жизнь зависит. Те, кто заботиться о ней должен. А она никому не должна. Она — пуп Вселенной. Мама сама так говорила. И папа говорил. Вокруг Ларочки вертится Солнце. Должны ей. Она никому ничего не должна.
Сначала еще выбирала слова. Орать орала, но далеко не все, что хотелось. Однако раз от разу словечки с языка слетали все крепче — и ничего: мать все глотала. Выговаривала потом, но Ларочке ее выговоры в одно ухо влетели, из другого вылетели, как Шаттл из атмосферы. Что мать могла ей сделать? Отругать? Да пожалуйста! Ларочка ей в ответ тоже ругательств не пожалеет. Больше мать ни на что не годилась. Она и раньше-то была не круче податливого латекса: Ларочка всю жизнь веревки из нее вила. А теперь, беспомощная — разве она могла представлять для дочери хотя бы условную угрозу?
Со временем частота скандалов росла. Росла и их 'гремучесть'. Ларочка очень скоро перестала стесняться выражений. А что? Так даже психологи советуют. Душу — ее жалеть надо, от негативных эмоций избавлять. А для этого первое средство — хорошенько выматериться. Главное — не на улице, не на людях — что они о ней подумают? А при матери можно — она ведь наверняка первая заинтересована в дочкином здоровье. Так что нечего жаловаться.
Вообще-то Ларочка была уверена — матери даже нравится их стиль общения. Если бы не нравился — она бы это как-нибудь продемонстрировала. По крайней мере, не доводила бы дочь до истерик. Что ж она, ненормальная, что ли — ни с того ни с сего истерить? Пока мать ее не трогает — она редко на нее вызверяется.
Но в том-то и дело: стоит Ларочке прийти с работы — как мать начинает ныть, подталкивая ее к истерике. Прицепится к какому-нибудь слову, и начинает 'лечить' дочку: 'Лариса Трегубович, видел бы папа!..' Иногда, впрочем, старушка возмущается по делу. Но это ничего не меняет. По делу или без, Ларочка даже не пытается сдержаться. Пройтись по матери матом — последняя оставшаяся у нее отдушина. Такой кайф Ларочка получала разве что уев Ирку.
Самое удивительное, что после выплеска эмоций, когда уже ни сил, ни желания продолжать истерику не оставалось, мать начинала извиняться. Будто не Ларочка ее матом обложила, а сама она сгоряча обидела ребенка.
— Прости меня, детка, прости. Разве ж я виновата, что некрасивая? Меня такую мать родила, и мне родить хотелось. Да ты ж у меня совсем и не некрасивая, ты у меня очень даже миленькая. И носик вполне приличный, а горбинка ему только пикантности придает…
— Пошла ты со своей пикантностью!
Орать уже не хотелось, хотя такое заявление матери ранило Ларочку в самое сердце. Может, сама-то она и имела право жаловаться на свою некрасивость. Но какое право имеет мать подтверждать ее? Она должна уверять дочку, что та самая красивая на свете, а кто этого не понимает — полный дебил. Потому что на самом деле Ларочка вовсе не уродина. Это она только в сердцах так говорит, а на самом деле никогда не считала себя некрасивой. Фигурка на славу удалась — тоненькая, никакой извращенец толстой не назовет. А волосы?! Одни волосы чего стоят! Только за них она достойна такой любви, какой никогда не знала Ирка. У той-то — три пера в четыре ряда. А у Ларочки — шикарная грива!
