Татьяна Туринская - Спроси у зеркала
Изменился у Ларочки и распорядок дня. Если раньше она после школы могла до вечера сидеть у Валерки, добираясь к родительскому дому чуть ли не поздним вечером, то теперь после уроков приходилось подниматься сразу к себе на четырнадцатый этаж, минуя гостеприимный третий, и греть себе незамысловатый скромный обед, состоящий в лучшем случае из тарелки супа и бутерброда. В худшем приходилось довольствоваться одним супом или бутербродом. Нельзя сказать, чтобы в родном доме Ларочку морили голодом — вот уж совсем неправда! Да вот только разносолы у них в доме случались буквально несколько раз в году, по самым большим праздникам. В остальные же дни родители не считали необходимостью питаться разнообразным меню, состоящим из деликатесов.
Правда, в самом начале учебного года Изольда Ильинична еще пыталась настаивать на том, чтобы Ларочка после школы непременно шла обедать к Дидковским, иногда даже встречала ее у парадного. В такие дни Ларисе ничего не оставалось делать, как послушно садиться за гостеприимный стол, предварительно тщательно вымыв руки в ванной комнате. Да только за столом устанавливалась напряженная тишина, кусок в глотку не лез и Ларочка чувствовала себя на удивление неловко, несмотря на то, что провела в этом доме, пожалуй, гораздо больше времени, чем в своем собственном. Изольда Ильинична пыталась о чем-то говорить, выспрашивала про школу, про Ларискину успеваемость, про наличие серьезных проблем. Да только Ларочка все больше кивала: 'Все нормально, у меня все хорошо, тетя Зольда!' Это с Валеркой да Генкой она запросто могла обсуждать все свои проблемы, это с ними все было просто и естественно, а вот Изольда Ильинична в эту схему никак не вписывалась, хоть и чужим человеком Ларочка ее считать не могла при всем своем желании. Она чувствовала в этой ситуации неудобство сродни тому, как если бы ее собственная мать попыталась вдруг заменить ей всех друзей и подруг, упорно навязывая свое покровительство.
С мальчишками, Валеркой и Генкой, она еще периодически встречалась, да все реже и все меньше эти встречи напоминали их детские посиделки у Дидковских ли дома или в беседке построенного, наконец, садика по-соседству. Со временем Горожанинов присоединялся к их встречам все реже, поглощенный новой для него студенческой жизнью. Валерка же надолго Ларочку без внимания не оставлял. Как минимум, проводил с ней несколько часов в выходные. В программу же 'максимум' без труда вписывались походы в Мак-Дональдс или в кино по вечерам, а то даже выезды в театр на премьерный показ спектакля, или на концерты симфонической музыки всей семьей — имеется в виду, естественно, семья не Лутовининых, а Дидковских. Конечно, все это было уже совсем не то, и все это было совсем не так, как в старые добрые времена, однако постепенно Ларочка привыкла к новым обстоятельствам и стала воспринимать их столь же естественно, как и прежние. Валерка всегда, с самого раннего детства, был рядом. Валерка был настоящим, самым надежным ее другом.
Так прошло еще два с лишним года, а время и не думало останавливаться, летело себе дальше, не обращая внимания на людишек с их мелкими проблемами. Теперь уже стало традицией, что вместе с Дидковскими Ларочка ездит отдыхать в Сочи. И Елизавета Николаевна уже не спорила по этому поводу с Изольдой Ильиничной, тоже стала принимать это, как должное. И на отдыхе все было, как тогда, в первый раз: все так же жили в двух двухместных номерах: Валерка с отцом, Владимиром Александровичем, Ларочка — с Изольдой Ильиничной. И иногда, не слишком часто, раза три-четыре за весь сезон, Дидковские-старшие непременно отправлялись куда-нибудь на ночное мероприятие, и тогда Валерка ночевал в Ларочкином номере. Между ними не происходило ровным счетом ничего такого, что могло бы насторожить Ларочку. Она уже привыкла, что, выходя на пляж, кожу непременно нужно смазать защитным кремом. Как привыкла и к тому, что мазать ее кремом должен был не кто-нибудь, а именно Валерка. И совершенно не смущалась, если им приходилось ночевать в одной комнате. Переодеваться при Дидковском, конечно, стеснялась, выгоняла его для этого в ванную и разрешала выйти оттуда только когда уже лежала под покрывалом, но в самих таких ночевках не видела ничего неприличного. Единственное, что отличало эти поездки от первой — то, что теперь Ларочке не приходилось мазать Валеркину спину кефиром. Выходя на пляж и приступая к ответственному заданию по защите Ларочкиной кожи от зловредных солнечных лучей, он теперь заранее набрасывал на плечи легкую рубашку или полотенце, считая применение защитного крема сугубо женской прерогативой.
Ларисе уже пошел шестнадцатый год. Гадким утенком она уже не была, но и красавицей в полном смысле слова ее назвать было еще трудно. Уже не такая угловатая, как два года назад, но все равно еще подросток, не научившийся вести себя, как взрослый человек: слишком резкие движения, слишком громкий смех, слишком легкомысленное отношение к ближайшему окружению. И полное, абсолютное непонимание того, что на самом деле с нею происходит. Совершенно искренне считала Валерку ближайшим другом, а его маму — довольно близкой подругой своей матери, отчего, была уверена, и таскает ее Изольда Ильинична всегда с собой, не считая обузой.
В школе тоже все было по-прежнему. Ларочка периодически сходилась то с одной одноклассницей, то с другой. Близко же сдружиться ни с кем не получалось: если в школе у них имелись общие интересы, то за ее пределами каждая девочка жила своею жизнью. На некоторое время интересы могли совпасть, и тогда девчонки довольно много времени могли проводить вдвоем, но рано или поздно эти интересы исчерпывались, и тогда Ларочка вновь оставалась одна.
И у Юльки Сметанниковой все было по-прежнему. Как обычно, дружила только с мальчиками, периодически вспоминая о существовании былой подруги. Сливка за эти два года изменилась довольно резко. Если раньше она была не просто угловатой девочкой-подростком, но еще и отличалась от ровесниц плохой кожей, 'богатой' на всяческие неровности и покраснения, иногда и откровенные прыщи, то теперь выглядела значительно старше одноклассниц, да и кожа стала почти гладкая. Юлька немножко поправилась, а может, просто полная грудь создавала такое впечатление? Так или иначе, но рядом с Лариской Сливка выглядела не девочкой, но ядреной молодухой. И все реже ее дружба с мальчиками выглядела со стороны невинно, именно дружбой. Все чаще можно было наблюдать, как очередной 'друг', приветствуя Сливку, по-хозяйски кладет руку не на талию даже, а, о ужас, о срамота, — как будто случайно гораздо ниже, так и норовя при этом, словно невзначай, подзадрать и без того короткую юбчонку повыше. Больше того, однажды Лариска даже была свидетельницей того, как Сливка вслед за очередным 'другом'-старшеклассником поднималась по лестнице из полуподвала, где находились классы для трудового обучения. Стоит ли говорить, что по расписанию урок труда был совсем в другой день недели?! Да и любому школьнику известно, что под этой лестницей находится длинный неосвещаемый 'аппендикс', коридор, заканчивающийся тупиком, в котором дворник держал лопаты да метлы. И любой школьник знал, что лучшего места, чтобы укрыться от посторонних глаз, придумать просто невозможно. Недаром директриса все грозилась заколотить этот 'аппендикс' наглухо, поймав там очередную партию прогульщиков или курильщиков, да все никак почему-то не исполняла свою угрозу. И надо было видеть довольные физиономии Сливки, вытирающей уголки рта, и ее очередного 'друга'!
