Вера Копейко - Любовь — обманная игра
Феликс ждал этого звонка с интересом. Появление в кабинете отца «дублерши» заставит позвонить именно ему. И предложить кое-что — это безусловно.
— Да. Слушаю, Валентна Иннокентьевна.
— У меня к тебе дело. Надеюсь, сам знаешь, о чем речь.
— Ну я бы не стал рисковать. Не люблю ошибаться.
— Да ладно придуряться. Слова в простоте не скажешь. Ты всегда все знаешь, даже раньше времени.
— Да бросьте, прежде самого человека о событии может узнать только Господь Бог. Вы мне просто льстите.
— Кончай выдрючиваться, Миронов. Когда встретимся?
— Дайте-ка подумать. Не сегодня, это уж точно. И не завтра. А послезавтра я отбываю в командировку.
— Ага. Понятно. Бережешь свою задницу. Боишься моего любимого папочки.
— Но я же не его сынок.
— Да я бы и на твоем месте его уже не боялась.
— Это не предмет для обсуждения.
— Ладно, даже хорошо, что ты такой пугливый, Феля. Когда будешь на меня работать, и меня станешь бояться. Я люблю, когда меня боятся.
— А вы уверены, что я стану работать на вас?
— А то. Как только мой папаша сыграет в ящик, я заступаю на его место. И все будет, как я скажу. Ну так вот, дорогуша моя кучерявая, если не хочешь вылететь за дверь сразу после похорон, советую встретиться со мной.
— Но Валентина Иннокентьевна...
— Да, да. Я два раза не предлагаю. Сейчас я формирую свою команду...
При этих словах Феликс чуть не расхохотался — и эта стерва туда же! Одни командиры кругом!
— Так вот, кто не хочет на меня работать — за дверь! Без выходного пособия.
— Валентина Иннокентьевна, на все поступки существуют законы. Советую вам узнать об этом заранее.
— Да пошел ты...
— А кроме того, есть такие понятия, как суд, тяжба и прочее, весьма обременительное в денежном выражении.
— Ты ведь понимаешь, Феликс, что я не стану сидеть сложа руки или бегать по судам. Я расчищу себе место, на которое вы хотите посадить эту сучку. Учти и ему скажи, старому дураку, что никогда не опустить ей в кресло хозяйки свою задницу. Понял?
— Я бы не советовал тебе угрожать, — тихо сказал Феликс.
— Ну конечно, ты меня пишешь, да?
— Могла бы и не спрашивать.
— Ну да, ты всех пишешь.
— Оглянись вокруг, посмотри в окно, понимаешь, где живешь? Да?
— Спасибо, дорогой, а я-то думала, в Париже.
— Там я тоже не советовал бы тебе лепить все подряд.
Она кинула трубку, и в уши Феликсу проныли короткие гудки.
Ну что ж, — Валентина втянула со свистом воздух. Она еще займется этой куклой.
23
Ира Зотова несколько дней пребывала словно в прострации. Но всего несколько дней.
Однажды утром она рано проснулась, ни секунды не позволив себе разлеживаться в постели, погнала себя в ванную. Мощная струя прохладной воды ударила в темечко, Ире показалось, что эта струя пробила невидимый колпак, который будто накрыл ее после того, как на нее свалилась новость об отце. Мысли побежали со скоростью падающей воды. Итак, говорила она себе, намыливая жесткую мочалку-варежку любимым мылом с запахом лесного папоротника, кто она сейчас?
Вчерашний редактор, вчерашняя сирота, воспитанная одной бабушкой, одинокая женщина за тридцать.
А кем должна стать?
Сегодня Ира Зотова хозяйка двух квартир и — О Боже! — наследница крупного состояния.
Она закрыла воду, отдернула занавеску, надела розовый халат с эмблемой на шалевом воротнике, изображающей стилизованного орла, и вышла из ванной.
Кухонное окно щедро открыто солнцу. Такому же свежему и полному силы, как и Ира в данный момент. Она чиркнула спичкой и зажгла конфорку. Сейчас сварит крепкий кофе и подумает, с чего начать новую жизнь.
Бабушка никогда не рассказывала ей об отце, а она не спрашивала. Ира вообще предпочитала не задавать вопросов, ничуть не сомневаясь в одном: все, что ей надо, она узнает рано или поздно. Вот как с ее недолгим замужеством. Она вышла замуж в двадцать лет и развелась в двадцать один, внезапно обнаружив, что становится придатком другого человека. К ней относятся как к мягкой игрушке — когда захочется, протяни руку и пожамкай, а потом отпусти. Ире это не подходило. Никогда и ни за что она не растворится в другом человеке. Всегда будет принимать решения сама.
А когда она все для себя решила, возник и повод. Позвонила однокурсница и сказала:
— Ирка, я видела твоего Алика, он записывал телефон хорошенькой девочки возле метро «Проспект Мира».
Ясно, и с ней он познакомился точно так же.
Сцен не было. Она просто собрала свои вещи и вернулась к бабушке в Измайлово. Ира не плакала — а зачем плакать? Ты спасаешь себя, уходя.
С тех пор она замуж не выходила. Хотя увлечения были. Разные. И то, от которого ей не опомниться по сей день. Стоило вспомнить о нем, как ее бросало в жар, казалось, все тело с головы до ног покрывалось испариной, а каждая клеточка требовала его. Его ласк, поцелуев, его нежности.
Она пыталась забыть его — найти другого, заместить другим. Но ни одна попытка не принесла ей удовольствия. Ни одна.
Ира хотела видеть рядом с собой только одного мужчину. Хотя смешно мечтать о нереальном и несбыточном.
Бабушка говорила, что ее матери нельзя было иметь детей. Плохое сердце, говорили врачи, не выдержит. Да, она так и не увидела свою дочь. Бабушка рассказывала, что мать очень любила того человека. Так может быть то, что Замиралов нашел ее и захотел отдать все, нажитое за жизнь, это признательность Ириной покойной матери? Тогда ничего не остается, как принять и сохранить. Мать пожертвовала собой, давая ей возможность увидеть этот свет.
И она будет жить в нем и принимать то, что ей дано. Примет своего отца, которого пока не успела узнать, но уже почувствовала.
24
— Ира, я хочу показать тебе карту моей империи. Уже пора тебе знать доподлинно, с чем придется работать. Чем владеть и чем руководить. Я хочу, чтобы ты сохранила все, что сейчас есть, но если приумножишь, я с небес взгляну и порадуюсь.
Ира почувствовала, как сердце сжалось и ухнуло вниз, оборвалось от боли. Она и не думала, что так приняла своего отца, сердцем. Умом она как бы согласилась с его существованием, но, оказывается, сердце уже признало общую кровь.
— Империю? — Она вскинула светлые брови. — Но разве...
— Да нет, милочка. Ты пока видела то, что на поверхности. Согласен, согласен. Это впечатляет. Но поверхность всегда на чем-то держится. И вот смотри сюда, на чем.
Он подошел к волчьей шкуре, распластавшейся на стене кабинета, и повернул ее ворсом к стене. Ире открылась оборотная сторона, прекрасно выделанная, на которой были пометки, понятные только отцу. Она ахнула:
— Как? Прямо вот тут? — Она уставилась на Замиралова круглыми глазами.
