Анна Яковлева - Птичка над моим окошком
– Я, – в тон ему ответила Августа. Чувство нереальности происходящего усилилось.
– Давайте уже. – Фыркнув, медсестра буквально вырвала из кулака Матвея тонкую тетрадь и сунула Августе.
Пальцы вцепились в скрученные края, как в спасательный плот, взгляд упал на обложку с детской аппликацией и жадно впился в буквы, выведенные круглым, старательным, как в начальной школе, почерком: Матвей Игоревич Степура. Улица Первомайская, дом 49, квартира 22.
Августа не поверила и перечитала. Это был… ее домашний адрес с разницей на одну единицу-в номере квартиры.
Как это? А как же?…
Сердце упало, в голове зазвенело от пустоты.
Августа все смотрела и смотрела на несколько строчек, словно пытаясь найти в них какой-то тайный смысл. Смысл наконец проступил.
Ах, вот, значит, как?
Августу охватил гнев.
Значит, это он и есть? Мерзкое одноклеточное, вместилище всех пороков, врун и развратник, устроивший в квартире бордель, – ее сосед. Руки непроизвольно сжались в кулаки и едва не смяли ни в чем не повинную тетрадку.
Ну надо же! В гостях у друга он был… Клоун. Устроил спектакль, звонил себе в квартиру… Тьфу! А эта обвинительная речь в собственный, как оказалось, адрес… «Я ему задам» или что-то в этом роде.
Гнев постепенно заволакивал взор, строчки расплылись.
Ах ты, аскарида, вонючий отросток слепой кишки, язва прободная, ну, подожди…
«А сама-то, – не упустил случая бдительный скептик, – нашлась овечка».
Увы, гордиться было нечем: она тоже была не на высоте, насочиняла с три короба. Да, но она же не шокирует соседей бурной интимной жизнью.
«Бурной? Ха! У тебя не то что бурной, у тебя вообще никакой интимной жизни не наблюдается, – скептик не знал жалости. – А может, ты готова признаться сейчас, что ты не Люба? Или хочешь сделать заявление, что вы живете на одной лестничной площадке, в соседних квартирах? Давай, самое время!»
– Так-так-так, – листала карту Августа. Она уже взяла себя в руки, и это уже была не Августа.
Это уже был терапевт A. M. Новицкая, как значилось на дверной табличке и на бедже.
Судя по карте, Матвей Игоревич Степура отличался редким здоровьем.
«Со стороны желудочно-кишечного тракта жалоб нет», – прочитала Августа и не могла не порадоваться. Не за себя – за желудочно-кишечный тракт, не имеющий жалоб на хозяина. Все-таки профессионализм и образованность друг без друга немыслимы.
Кумиром Августы был хирург, читавший им лекции по экстремальной медицине, – полный улет. Девичьи сердца таяли, как пломбир под солнцем. Вот кто говорил и оперировал одинаково виртуозно. И не только говорил и оперировал – все остальное тоже делал не менее виртуозно.
Кажется, она в институт тогда ходила, только чтоб увидеть этого хирурга – такого же, как этот враль и развратник, неотразимого. Слышала, спивается. Не выдержал собственного совершенства.
Н-да. Наверное, настоящий мужчина – это мужчина с какой-нибудь гнильцой, с каким-нибудь изъяном. Совершенству развиваться некуда, а изъян как раз и участвует в эволюционном развитии…
Так. Что у этого здоровяка дальше?
Плановое обследование… ничего не выявлено… Вывих ступни два года назад – и больше не единого обращения за медицинской помощью.
Между тем здоровяк Степура страдальчески морщился, смотрел виновато и нес, с точки зрения медсестры Татьяны Ивановны, полную ахинею:
– Любовь, вы, как врач, как гуманист… должны простить меня за дурацкий розыгрыш. Могу обещать, что этого больше не повторится. – Табличку на двери и бедж с инициалами на груди Августы Матвей проигнорировал – что взять с больного?
Нос у Татьяны Ивановны заострился от любопытства, она переводила пронзительный взгляд аргуса с одного на другого, пытаясь понять, что происходит, почему эти двое разговаривают на птичьем языке.
– Отставить разговорчики, – прервала поток сознания Августа. – Что беспокоит? – Гуманист взял верх над женщиной.
– Живот, – выдохнул здоровяк Степура.
– Ложитесь, – коротко приказала Августа, – согните ноги в коленях и поднимите футболку.
Впалый живот казался по-детски беззащитным, пупок – трогательным. Мышцы были в тонусе и выдавали болевой синдром.
– Когда ходили по-большому?
Краска стыда пробилась сквозь зелень, Матвей отвернул пунцовую физиономию к стене:
– Сегодня два раза.
– Стул жидкий?
– Не особенно, – сгорая от стыда, выдавил Мотя. Не так он представлял очередную встречу с ангелоподобной Любовью, ой не так.
– Что ели?
– Как обычно – мясо, вино, фрукты. – Прозвучало так пижонски, что Матвей покраснел еще больше.
Августа дотронулась до горячей кожи, испытывая незнакомое волнующее покалывание в пальцах. Этого только не хватало.
От прикосновения прохладной руки тело Матвея пошло пупырышками, но ладонь была вкрадчивой, как и голос.
– Так болит?
– Нет, – пропыхтел Мотя, напряженно следя за движением руки – ладонь прощупывала подвздошную область.
– А так? – Рука сместилась вниз.
– Тоже нет.
Теплые пальцы погрузились в подреберье.
– А так?
– Не болит.
– А так?
– Не болит! – Матвей уже не чувствовал никакой боли и почти уверил себя, что вовсе ничего не было, а если и было, то совсем не опасное, так, какая-нибудь ерунда. Колика.
И тут вероломная врачиха (ох, не зря он всегда боялся этих садистов) резко отпустила скромную плоть – от острой боли Матвей глухо охнул.
– Где отдает?
– Здесь, – ткнул дрожащим пальцем.
– Лягте на правый бок. – Интонации были в точности как по утрам за стеной: «И-и – раз, и-и – два… А кто у нас ум-ный…»
Матвей неловко перевернулся на бок.
– Когда первый раз почувствовали боль? – продолжала допрос докторша.
– Позавчера вечером, – разлепил сухие губы Матвей.
– Рвота была?
– Нет.
– Температуру мерили?
– Нет.
Прохладная ладонь легла на лоб, блаженство заструилось прямо в воспаленный мозг. Обессиленный, Степура прикрыл веки и только теперь понял, как устал от боли.
– Где болит?
– В боку.
Как обычно, в момент диагностики, Августа ощутила легкий толчок в груди и внезапную вспышку в сознании.
– Острый аппендицит. – Слова прозвучали как удар хлыста.
– Ё-мое, – запаниковал Мотя, – вы уверены?
– Уверена. Татьяна Ивановна, у хирурга прием закончился?
– Конечно, – буркнула медсестра, – времени-то уже…
– Тогда вызовите, пожалуйста, скорую.
Проводив глазами мосластую фигуру в белом халате и выждав, пока та скроется за дверью, Матвей попросил:
– Любовь, простите, я телефон не взял с собой, а мне бы маме позвонить.
– Да-да, пожалуйста.
Передав трубку, вернулась к столу – заполнять карту. Это же надо так завраться! Даже имя себе чужое присвоила.
