Катя Абель - Здравствуйте. Я – любовница вашего мужа
Значит, придёт.
От усталости и стресса я напиваюсь с бокала вина.
Меня несёт, я много смеюсь, говорю всем, какие они замечательные люди, откровенничаю с первым встречным. Я всегда так себя веду, когда пьяная. Потом вспоминать страшно.
В коридоре поезда встречаю знаменитость с бокалом в руке. Удивляюсь про себя: он же не пьющий? Говорю ему, какой он прекрасный. Вспоминаю его лучшие фильмы, сильные сцены, восхищаюсь талантом. Кажется, даже глажу его по плечу от нахлынувших чувств. Совсем обалдела уже, дура. Знаменитость улыбается, потягивая из бокала вино.
Ивана нет.
Что же это он? Заперся сычом в своем купе и нос не кажет? Боится меня, маленький… Ну, пусть боится. Не пойду же я его убеждать, что не собираюсь кидаться ему на шею и закатывать истерику на весь поезд?
Я переполнена внутренним сарказмом и пофигизмом.
Мне плевать. Понятно?
С кем-то на брудершафт. Кому-то про хорошее кино. Кто-то приглашает меня на танец. Смеюсь. Отказываюсь. Смеюсь. Выпиваю. Танцуем прямо в коридоре. Благодарю. Смеюсь.
Выхожу в тамбур. Ветер из всех щелей, стук колес, мелькание огней в чёрном окне.
А может выпрыгнуть сейчас с поезда? – думаю я.
И больше не будет у меня в жизни всей этой дряни.
Никакой больше дряни в моей жизни не будет.
Дверь вагона открывается. Оборачиваюсь. В тамбур заходит Иван.
Смотрим друг на друга молча несколько секунд.
Я отворачиваюсь к окну, как и стояла.
Он нервно щёлкает зажигалкой, стоит, курит.
Молчим.
Я, мысленно: ну, скажи, скажи, скажи хоть что-нибудь…
Молчим.
Смотрю на бегущие фонари за окном, но вижу только его напряженное отражение.
Скажи, скажи, скажи…
– Катя… – говорит он.
Я поворачиваюсь.
Смотрим в глаза друг другу.
– Во сколько репетиция завтра, не знаешь?
– В пять.
Он резко стряхивает пепел.
Дверь открывается. В тамбур заходит режиссёр Андрей:
– А я тебя ищу повсюду. Ты чего здесь? Тебя там не хватает…
– Да я проветриться вышла, шумно. И жарко очень.
– Ваня, ты чего не идёшь? Я там виски хороший поставил, иди, а то он тебя не дождется.
Иван, загасив сигарету, недокуренную и до половины, выходит в вагон. Андрей подходит ко мне вплотную. Глаза в глаза.
– Я весь вечер хочу остаться с тобой наедине…
– Правда?
– Пойдем ко мне в купе. У меня тихо. И не жарко.
– Нет, Андрюша. Я спать уже. Завтра работать.
– Тебе там спать не дадут. Пойдем ко мне.
Я усмехаюсь:
– Нет, я сегодня к себе…
Он вжимает меня в стену, пытается поцеловать:
– Ты же знаешь, как давно я тебя хочу…
Я уворачиваюсь от его губ:
– Ты женат. Хватит. Не надо. Хватит, я сказала! Всё. Ты женат, Андрей.
В тамбур вваливается пьяная команда монтировщиков. Андрей отступает. Я улыбаюсь монтировщикам, быстро ухожу в вагон.
Бокал, второй, третий. Я не помню, как шла умываться, как падала, споткнувшись о ковер в коридоре, как зависала на каком-то анекдоте у соседей, как добиралась до своих и с шуточками-прибауточками прыгала на верхнюю полку.
Проснулась посреди ночи с чувством внутренней беды. Тишину спящего купе разбавляли остатки пьяных голосов за дверью.
Лежала два часа в кромешной тьме, глядя в потолок.
Колеса выстукивали в моей голове: не думать, не думать, не думать…
Потом всё пропало.
А знаешь, всё ещё будет
По приезду выяснилось, что артисты будут жить в отеле рядом с театром, а вся техническая часть спектакля – то есть, мы – в придорожной гостинице, за тридцать километров от города.
Сей невиданный факт дирекцией был объяснен просто: именно в дни наших гастролей в городе Череповце проходят съезд любителей пчеловодства и сбор общества ценителей хохломы, поэтому все места в нормальных гостиницах выкуплены за месяц.
Это был удар.
Пьяная кутерьма совместного проживания и череда случайностей, которые могли бы меня вновь соединить с Иваном, теперь были исключены. Даже если бы он захотел возобновить то, что так и не было закончено, вереница трудностей, которая вставала на нашем пути, была почти непреодолима.
Надо было определиться с тем, что творилось в моей голове.
Итак. Он меня добивался.
Не надо ухмылок: он – добивался. Я отказывала. Он добивался. Я сдалась, всё случилось. На следующий день приехала жена.
Я получила в поддых, всё закончилось. Самый короткий роман в моей жизни.
Но.
Я ведь не блядь, не шлюшка, которая загуляла на одну ночь. Если я к нему пошла, значит, я что-то чувствую к этому человеку, и вот так – топором по мне – наискосок – нельзя.
Я всё еще не могу поверить про топор, что всё, перерубил.
Мне происходящее кажется каким-то диким недоразумением.
Жена – недоразумение? Нет, жена – разумение. Это я – недо…
Но я-то ведь – живая, нельзя по мне топором, мой дорогой товарищ…
Что делать? Что делать? Что-то надо делать…
И в первый вечер я его ждала. Репетиция закончилась рано, часов в семь вечера, так, пошатались по сцене, выяснили, кто откуда выходит, и решили, что хватит. Встал вопрос, что делать дальше. Иван посмотрел на меня:
– Ну что, в ресторан пойдём?
Я просияла как начищенный пятак:
– Пойдём…
Пока он переодевался, планы изменились.
Вышел из гримёрки хмурый. Я проходила мимо:
– Ну что, идём?
– Голова болит. Не сегодня.
– Ну, как знаешь.
Пошла дальше.
На улице собирали автобус из тех, кого поселили у чёрта на рогах. Надо было садиться. Если не ехать сейчас, потом возникнут трудности, как добираться. Иван с горизонта пропал, я не знала, где он. Не веря, что вечер вот так глупо заканчивается, я шагнула в салон автобуса.
Гостиница для технической части, то есть, нас, оказалась забытым в лесах санаторием, построенным в 60-е годы прошлого века. Душ и туалет – общего пользования – находятся в коридоре. Номера – не номера, а бывшие палаты. Стенки покрыты масляной краской, двери тяжёлые, грязно-белые, на ключ не запираются. «От кого запираться? – спросила дирекция, – здесь все свои». Чужой, и правда, в такую глушь не полезет. Если только специально – за нашими чемоданами.
Стали селиться по двое. Я оказалась одна. Почему-то на меня не хватило пары.
Оно и к лучшему – подумалось. Если Иван захочет меня забрать к себе, это будет менее заметно для окружающих. И кроме того, в отдельной комнате не надо держать лицо, можно выпустить печаль через глаза.
Огляделась. Кровать железная, на которой спала в детстве в пионерском лагере, стол, покрытый клеенкой, фанерный стул, заимствованный из столовой, в углу – умывальник (моя привилегия – у других не было) и огрызок зеркала над ним.
