Татьяна Тронина - Мода на невинность
– Я же тебе говорила, дальше – старое кладбище. Это настоящий мемориал вроде Литераторских мостков в Санкт-Петербурге – там не смерть, а история. Не боишься?
Здесь, на улице перед архивом, было еще светло, мимо пропылил автобус, стояла будка обувщика, и спешила куда-то толпа людей в оранжевых спецовках.
– Нет, что ты! – снисходительно ответила я. – А где наш герой?
– Костя? Отстал. Он гуляет только в парке...
Мы перебежали дорогу и очутились перед высокой длинной оградой, за которой тоже буйно росли липы. Пока мы добирались до прохода в стене, Инесса успела мне рассказать, что кладбище очень старинное, времен основания города, и лежат на нем потомки трех дворянских родов, несколько купеческих семей прошлого века, интеллигенция начала века двадцатого и несколько видных деятелей города Тишинска советского периода.
– Закрыто для первоначальных захоронений, – сурово добавила моя спутница. – Разрешены захоронения родственников и, по решению властей, лиц, имеющих особые заслуги перед народом, – героев войны, труда, заслуженных деятелей и лауреатов. А для простых граждан есть обычное кладбище, оно на другом конце города. Но, знаешь, некоторые умудряются попасть и на это, оно считается престижным, в ход идут родственные связи и большие деньги. А так – это культурно-исторический объект, его никто не имеет права трогать. Ах да, еще здесь лежит один декабрист, я даже писала о нем статью в свое время...
Меня умилила горячность, с которой она защищает отеческие гробы, и я уже окончательно решила, что непременно расскажу ей...
Сквозь железные ворота мы вошли на кладбище, и стоило мне увидеть все эти венки с памятниками, зеленую траву на могилках, как слезы ручьем хлынули у меня из глаз.
– Ты что? – строго спросила Инесса. – Немедленно возвращаемся, все никак не могу привыкнуть к твоей чувствительности, черт меня дернул уже не в первый раз...
– О нет! – схватила я ее за руки. – Это я так... маму вспомнила... Не сердись на меня, я тебе хочу рассказать одну вещь, и именно здесь. Только обещай...
– Обещаю, – сказала она, глядя на меня с жалостью и тревогой. – Никому.
– Постой, надо где-нибудь сесть...
«Мудрость их поведеят люди, и похвалу их исповесть церковь: телесе их в мире погребена была, а имена их живут в роде» – было написано по-церковнославянски над старым желтым склепом, к которому целеустремленно подвела меня Инесса. Мы сели возле него на почерневшую от времени лавочку, и я начала. Рядом, на высокой колонне, ангел из темного камня, упираясь лбом в крест, стоял на коленях, страдая за всех, но более – за того или за тех, кто покоился в этом склепе.
– У меня есть тайна...
– У всех есть тайна, – сдержанно кивнула Инесса. – И тебе непременно надо рассказать ее, именно здесь и именно сейчас?
– О да! – горячо воскликнула я, продолжая цепляться за ее руки. – Это то самое место... Недаром я упомянула про маму, эта тайна касается и ее, ее и еще одного человека!
Что-то дрогнуло в лице Инессы.
– Второй муж матери, мой отчим...
– Погоди, – весьма невежливо перебила она меня. – Зинаида Кирилловна рассказывала об этом. Отчим оказался негодяем, из-за него твоя мама стала болеть и в конце концов умерла...
– Так ты знаешь! – разочарованно воскликнула я. – Оказывается, тетя Зина...
– Она ненавидит этого человека и, при всей своей скромности, не могла молчать, сколько раз я была свидетельницей гневных монологов в адрес Вадима Петровича...
– Ты даже имя его знаешь! – нахмурилась я.
– Не торопись сожалеть о том, что решила открыть мне душу, – остановила меня Инесса, как-то странно, напряженно глядя на меня. – Я очень много думала о тебе и обо всей этой истории.
– Ты думала обо мне?
– Да. Ты очень славная девочка, и я хотела бы тебе помочь. Ты слишком страдаешь, а человек не должен терзаться так из-за своего прошлого. Что было, то было. Все тайны – ерунда, надо жить только сегодняшним днем.
«Свои-то тайны ты держишь под замком!» – хотела было возмутиться я, но вдруг подумала, что она действительно может не помнить прошлого. И именно эта забывчивость не позволила ей сойти с ума, ведь, в отличие от меня, она держится прекрасно...
– Подробности тебе известны? – быстро спросила я.
– Только в общих чертах, – спокойно ответила она. – Кое о чем можно догадаться.
– О чем?
– Что твой отчим покусился на тебя или только пытался сделать это, мама твоя узнала, от переживаний слегла, ты переживала за маму, особенно после ее смерти, даже в больнице лежала этой зимой... Так?
– Так, – завороженно кивнула я. – Но это даже хорошо, что ты знаешь все в общих чертах, я тогда тебе расскажу о самом главном.
– Говори, – кивнула она. – Говори все, словно ты на исповеди.
Ветер прошелестел в деревьях, задрожали цветы на ближайшей могиле – но я по-прежнему воспринимала окружающее словно через густую пелену тумана, я полностью погрузилась в прошлое.
– Мне было четырнадцать лет, – медленно произнесла я, – когда моя мама второй раз вышла замуж. Отца своего я почти не помню, он умер очень давно, но, говорят, был очень хорошим человеком. Мама беспокоилась, что я вырасту безотцовщиной и что-то неправильное произойдет с моим характером, если я не почувствую твердой мужской руки – не в смысле того, что кто-то должен непременно меня наказывать, а скорее – указывать нужный путь и учить не колебаться. Моя мама была человеком слишком нежным и трепетным, она из-за всего переживала и любому пустяку придавала чрезмерное значение – это у нас в роду, ты, наверное, по тете Зине заметила... Романтизм и восторженность, которые не всегда помогают в этой жизни.
Я замолчала на мгновение, размышляя о странностях наших семейных черт, но Инесса нетерпеливо затормошила меня.
– Дальше, – шепотом произнесла она.
– Так вот... В своей маме я не сомневаюсь, она постаралась выбрать на роль моего отца человека наиболее достойного и положительного, но, как бывает у натур восторженных, она что-то просмотрела... Впрочем, никто ничего не может знать наверняка. Он был врач... он и сейчас врач, но я хочу говорить о нем только в прошлом времени... он был врач, несколько моложе моей мамочки, но отзывы о нем были самые серьезные и положительные...
– В какой области врач? – перебила меня Инесса.
– Терапевт, – сурово ответила я. – Самый обычный терапевт в простой районной поликлинике, то есть, как принято считать, труженик и святой. Во взрослой поликлинике, – еще более сурово уточнила я. – Я понимаю, к чему ты все спрашиваешь... но это правильно, иначе всего и не поймешь. У него была старушка-мать, замечательная старушка, я думаю, увидев ее, мама и решилась на этот брак. Так вот... Они поженились. То есть о периоде ухаживания я знаю мало, мама старалась не слишком часто приводить его к нам, дабы не травмировать меня своим легкомысленным поведением, ибо все, что было до свадьбы, она считала немного неприличным... Да, конечно, Вадим Петрович был мне официально представлен, но я как-то не особенно интересовалась... я просто хотела, чтобы мамочка была счастлива, детским эгоизмом я никогда не страдала. Они встречались где-то в других местах – ходили в театры, кино, на выставки (я тоже пару раз участвовала в этих походах, очень чинно и благородно...). Не могу сказать, что Вадим Петрович обращал на меня особое внимание. Так, постольку-поскольку... Все очень целомудренно, мама и не допустила бы иного. Ты знаешь, – произнесла я тихо, почти неслышно, словно даже мертвые не должны были знать об этом, – я думаю, у них ничего и не было до свадьбы.
