Любовь – это путешествие - О'
Оставшиеся строки – просто мешанина слов в неправильном порядке: «Пусть его боли я была виной», всякое такое. Когда Дилан заканчивает, отдаю ему бутылку и забираю книгу.
– Ты хочешь?.. – спрашивает он, взволнованно глядя на томик у меня в руках. С одной стороны, это трогательно, а с другой – пугающе, ведь я толком не понимаю, что он находит в стихах.
– Если мне понравится, покажешь свои стихи?
– Ну… – напрягается Дилан. – Это как показать дневник, или…
– Историю в поисковике?
– А у тебя там что-то интересное? – Он ухмыляется.
– Значит так? – Приподнимаю бровь. – Давай справедливый обмен?
– Обмен значит? – Дилан изображает задумчивость. – А с тебя тогда…
– Ты же понял, о чем я. Тоже расскажу тебе что-то очень личное, может позорное, сработает?
– Возможно. – Дилан отхлебывает пива и явно сдерживает смех.
Оставляю книгу на перилах и спрыгиваю на пол. Утром ко мне вернулась вера в себя. И если я немного откроюсь Дилану, ничего страшного ведь не случится?
– Идем.
Веду его в квартиру, к шкафу, где мы с Деб храним чемоданы. Достаю и открываю свой. Увидев, что внутри, Дилан смеется. Заливаясь краской, неуклюже застегиваю чемодан. Дилан обнимает меня со спины.
– Нет, подожди, мне нравится. У тебя такое хобби, делать модели паровозиков?
Ежусь от стыда. Зачем только показала?!
– Очень мило, честно, – мягко успокаивает он. – Я не над тобой смеялся. Ну разве что капельку, от неожиданности. Не со зла.
И чмокает меня в щеку. После мучительных раздумий достаю «Летучего шотландца», припрятанного на дне, чтобы не сломался. Колесико у него отвалилось, но в остальном он добрался до Франции целехоньким.
– Напоминает мне о папе, – объясняю я.
Дилан пытается развернуть меня лицом к себе, однако я не двигаюсь с места – не хочу сейчас смотреть ему в глаза.
– Мы с Деб собирали модельки еще в детстве. Она вдруг страшно увлеклась поездами, папа ей помогал, а потом и сам втянулся. Когда приезжаю в гости, мы собираем их вместе. «Шотландца» мы закончили перед моим отъездом.
– Наверное, уйма времени уходит? – спрашивает Дилан. – Можно посмотреть?
Отдаю ему паровоз и делаю шаг в сторону, наблюдая из-под ресниц. Он больше не смеется, только зачарованно разглядывает модельку.
Считай, он кинул последнюю монетку в игровой автомат и сорвал джекпот. Чувства обрушиваются на меня, и я влюбляюсь в него, влюбляюсь, не могу остановиться.
– Это потрясающе, – хвалит он, поглаживая пальцем стыки деталей. – Сложно собирать?
Качаю головой и пытаюсь прийти в себя. Эмоции так и захлестывают, не удивлюсь, если у меня на лбу все написано.
– Нет, но нужно терпение, – наконец выдавливаю я.
– О, тогда это не для меня.
– Да уж, ты бы все запорол, – смеюсь я.
Он целует меня в пылающие щеки.
– Давай, твой черед.
– А надо? – Дилан нервно оглядывается.
– Я же показала паровоз!
– Он просто восхитительный, а мои стихи… Напыщенное самолюбование.
– Уверена, они великолепны.
Он качает головой.
– Нет, глупости. Честно, Адди, там всякий бред.
– Читай уже! Вон, записная книжка из кармана штанов выпирает.
– Не-а, это просто я так рад тебя видеть.
Бросаюсь на него. Он стрелой убегает на кухню, во дворик, в сад. Ловко подрезаю его у газона, он вскрикивает, и мы врезаемся в куст розмарина.
– Обалдеть! – Дилан хохочет, переводя дух. – Ты играешь в регби?
– Природный талант! – Обшариваю карманы его джинсов. – Мне всю книжку украсть, или сам прочитаешь одно из стихотворений?
– Одно, одно! – Дилан отряхивается, помогает мне встать и ведет к скамейке на краю лужайки. Вид отсюда чудесный: ряды виноградников ровными чертами проведены на холмах, словно полоски на ткани.
Дилан листает блокнот, а я сажусь поближе и закидываю на него ноги.
– Короткое пойдет?
– Давай.
Откашлявшись, он начинает.
– Называется «Имени ее не знал»:
Глаза щиплет. Не совсем понятно, про что речь, но это и неважно. Знаю: оно написано для меня.
– Адди? Ты чего?
Сдерживая слезы, шепчу ему в шею:
– Мне нравится. Нравится…
Мы впервые проводим ночь у меня в номере, а не в квартире Адди. В большом особняке она кажется еще более крошечной. Изящными пальчиками она проводит по дубовым перилам, крохотные туфли оставляет у подножия лестницы. Она немного скована: выскальзывает из моих объятий, ступает так тихо, что ее почти не слышно. Но в спальне опять становится собой – пылкой, прекрасной, жадной до моих ласк.
Сегодня я признаюсь ей в любви. Поступок, без сомнения, рискованный, я легко могу ее отпугнуть. Она вечно делает шаг вперед и два назад. То часами пропадает в деревне, то льнет ко мне. Открывает чемодан и тут же прячет содержимое, словно жалеет, что пустила в душу. Как приливы и отливы на море. Моя водная нимфа!
Рука Адди лежит у меня на груди, волосы рассыпались по моей руке, ноги запутаны в темно-синем покрывале. Не свожу с нее глаз. Я люблю ее до боли, люблю каждую веснушку на нежной щеке. Я должен признаться, должен! Слова рвутся с языка.
– Твою ж мать!
Она двигается так быстро, что оказывается у стены еще до того, как я успеваю осознать, что она сказала.
– Адди, что такое?!
– Там, там! Лицо!
– За окном? Мы на втором этаже!
Сердце колотится. Я не из тех, кто среди ночи спускается проверить, что за шум на кухне. Скорее внушу себе, что показалось, спрячусь под одеяло и буду трястись от страха.
– Говорю же, я видела! – уверяет Адди побледнев. – Промелькнуло, а потом исчезло!
Вылезаю из кровати, надеваю трусы и кидаю Адди платье. Она натягивает его дрожащими руками.
– Клянусь, там кто-то был!
– Верю.
Не особенно хочется верить, конечно, но Адди так перепугана, что я теряю последнюю надежду на то, что она шутит.
– Может, Терри развлекается?
– Это был не он. – Адди тревожно обхватывает себя руками. – Где ключ?
– Какой?
– От балкона! – нетерпеливо отвечает она.
– Не ходи туда, и не думай! А если там убийца?
Она удивленно хлопает глазами.
– Здесь его подождем?
– Да!.. То есть нет, просто здесь безопаснее. Между нами стена, дверь… он нас не достанет.
Адди нервно усмехается, вздернув подбородок.
– Сидеть и ждать гораздо хуже. Дилан, милый, скорее дай мне ключ.
Она никогда не называла меня «милым». Даже не знаю, радоваться или нет: такое говорят другу или испуганному ребенку. Выпрямляюсь и расправляю плечи.
– Я сам посмотрю.
Она вопросительно приподнимает бровь.
– Серьезно? Уверен?
Как ни странно, да. Значит, это точно любовь. Теперь понятно, почему в мире совершалось столько безрассудных поступков – каждому воину в истории, видимо, очень нравилась какая-нибудь девушка.
Беру ключ с прикроватного столика и направляюсь к балкону, напоминая себе, что нужно дышать. Пока вожусь с дверью, слышу стук в стекло. Две ладони, прижатые к окну. Бледное как мел лицо. Жутко выпученные глаза. Хищный оскал.
Подпрыгиваю и грохаюсь на пол, споткнувшись о ковер. Спину пронзает тупой болью. Адди вопит от ужаса, и на один страшный миг мне кажется, что я описался. Этот стук, глаза, зубы!.. Лежу на полу, не в силах снова глянуть в окно.
Собравшись с духом, поднимаю глаза: лицо никуда не делось и зловеще ухмыляется. Слышен лязг дверной ручки. И вот спустя невыносимое, леденящее душу мгновение я понимаю, кто передо мной.
– Господи… Адди, не бойся! Это Маркус.
Осторожно встаю. Маркус до сих пор ржет и дергает за ручку.
