Джоджо Мойес - До встречи с тобой
Фотографии лежали аккуратной стопкой в нижнем ящике, куда я убрала их вчера, и теперь, сидя на корточках на полу, я начала раскладывать и разбирать их, прикидывая, какие рамки смогу починить. Я неплохо умею чинить вещи. К тому же мне казалось, что это неплохой способ убить время.
Я занималась этим минут десять, когда тихий гул электрического инвалидного кресла предупредил о появлении Уилла.
Он сидел в дверях и наблюдал за мной. Под его глазами залегли темные тени. Натан говорил, что иногда он почти не спит. Мне не хотелось думать, каково это — лежать в предрассветные часы в кровати, из которой не можешь выбраться, в компании одних лишь мрачных мыслей.
— Решила посмотреть, нельзя ли починить какие-нибудь рамки. — Стараясь выглядеть жизнерадостной, я подняла фотографию, на которой он прыгал с тарзанкой. «Ему нужен кто-то бодрый, кто-то оптимистичный».
— Зачем?
— Ну… мне показалось, — заморгала я, — что некоторые еще можно спасти. У меня с собой клей для дерева, на случай если вы разрешите попробовать. Или, если нужны новые, я могу во время обеденного перерыва сбегать в город и поискать замену. Или съездим вместе, если вы не против прогуляться…
— Кто вам велел их чинить? — пристально посмотрел на меня он.
«Ой-ой-ой», — подумала я.
— Я… я просто пыталась помочь.
— Вы хотели исправить то, что я сделал вчера.
— Я…
— Знаете что, Луиза? Было бы очень мило — хоть раз в жизни, — если бы кто-нибудь обратил внимание на то, чего хочу я. Я не случайно расколотил эти фотографии. Это не была попытка радикального изменения дизайна интерьера. Я действительно не хотел их больше видеть.
— Простите. — Я поднялась на ноги. — Я не подумала…
— Вы считали, что вам виднее. Все считают, будто знают, что мне нужно. «Давайте починим эти чертовы снимки. Пусть бедному инвалиду будет на что посмотреть». Я не желаю, чтобы эти чертовы снимки таращились на меня каждый раз, когда я торчу в кровати, пока кто-нибудь не вынет меня оттуда. Ясно? Как по-вашему, вы в состоянии это усвоить?
Я сглотнула.
— Я не собиралась чинить снимок с Алисией… Я не настолько глупа… Просто мне показалось, что со временем вы можете…
— О боже… — Он отвернулся от меня, его голос был язвительным. — Избавьте меня от психотерапии. Идите и читайте свои чертовы желтые журнальчики, или чем вы там занимаетесь, когда не готовите чай.
Мои щеки пылали. Я смотрела, как он пытается вписаться в узкий коридор, и сама не знаю, как выпалила:
— Вовсе не обязательно вести себя как последний козел!
Слова повисли в тишине.
Кресло остановилось. После долгой паузы он дал задний ход и медленно повернулся лицом ко мне, держась за маленький рычаг управления.
— Что?
Я смотрела на него, и мое сердце колотилось.
— Вы дерьмово обошлись с друзьями. Прекрасно. Вероятно, они это заслужили. Но я-то стараюсь, как могу, день за днем. И буду очень признательна, если вы не станете портить мне жизнь, как всем остальным.
Глаза Уилла распахнулись чуть шире. Он немного помедлил, прежде чем открыть рот.
— А если я скажу, что вы мне не нужны?
— Меня наняли не вы. Меня наняла ваша мать. И если только она не скажет, что больше не нуждается в моих услугах, я останусь. Не потому, что мне есть до вас дело, и не потому, что мне нравится эта дурацкая работа, и не потому, что хочу изменить вашу жизнь, а потому, что мне нужны деньги. Ясно? Мне правда нужны деньги.
Лицо Уилла Трейнора почти не изменилось, но я заметила на нем удивление, как будто он не привык, чтобы с ним не соглашались.
«Вот черт, — подумала я, начиная понимать, во что влипла. — На этот раз я действительно все испортила».
Но Уилл только смотрел на меня, а когда я не отвернулась, еле слышно вздохнул, как будто собирался сказать что-то неприятное.
— Ладно, — произнес он и развернул кресло. — Просто положите фотографии в нижний ящик, хорошо? Все фотографии.
И с тихим гулом он исчез.
5
Когда тебя катапультирует в совершенно новую жизнь — или, по крайней мере, с размаху прижимает к чужой жизни, словно лицом к окну, — приходится переосмыслить, кто ты есть. Или каким тебя видят другие.
За четыре короткие недели интерес родителей ко мне поднялся на пару-тройку пунктов. Я стала каналом в другой мир. Особенно для мамы, которая каждый день расспрашивала меня о Гранта-хаусе и его укладе, подобно зоологу, методично изучающему неизвестное науке существо и его привычки. «Миссис Трейнор пользуется льняными салфетками во время еды?» — спрашивала она, или: «Как по-твоему, они пылесосят каждый день, как и мы?», или: «А что они делают с картофелем?».
По утрам мама провожала меня строгими наставлениями выяснить, какую марку туалетной бумаги они используют и сделаны ли простыни из смеси полиэстера и хлопка. Как правило, она была глубоко разочарована тем, что я толком не помню. Мама втайне была убеждена, что аристократы живут как свиньи, с тех пор как в шесть лет я рассказала ей о школьной подруге с изысканным выговором, мать которой запрещала нам играть в гостиной, «потому что мы поднимем пыль».
Когда я возвращалась с отчетом, что да, собаке определенно позволяют есть на кухне, и нет, Трейноры не моют переднее крыльцо каждый день, мама поджимала губы, косилась на отца и кивала с тихим удовлетворением, будто я только что подтвердила все ее подозрения насчет неопрятности высших классов.
В силу зависимости от моего дохода или, возможно, того факта, что родители знали, как сильно мне не нравится эта работа, ко мне стали относиться с чуть большим уважением. Особых преимуществ это не принесло — в случае папы это означало, что он перестал называть меня «толстой задницей», а в случае мамы — что обычно по возвращении домой меня ждала кружка чая.
Для Патрика и моей сестры ничего не изменилось — на меня по-прежнему сыпались насмешки, объятия, поцелуи и кислые мины. Я тоже не ощущала перемен. Я выглядела так же, как и раньше, и одевалась, по выражению Трины, как после боя без правил в благотворительном магазине.
Я понятия не имела, что обо мне думает большинство обитателей Гранта-хауса. Уилл был непроницаем. Для Натана, вероятно, я оставалась всего лишь очередной наемной сиделкой. Он был достаточно дружелюбен, но близко не подпускал. Мне казалось, он сомневается, что я пробуду здесь долго. Мистер Трейнор вежливо кивал, когда мы встречались в прихожей, и время от времени спрашивал, нет ли на улицах пробок и хорошо ли я устроилась. Не уверена, что он узнал бы меня, если бы встретил в другой обстановке.
