Игорь Редин - Синий роман
– Кто у нас сегодня с визитом? – слова давались с трудом, и для облегчения выхода оных из больной головы он попросил: – налей-ка мне стаканчик мадеры.
– Какой-то русский поэт, – его жена была для него не только музой, но и секретарём-референтом.
– А как его зовут? – он с благодарностью принял из её рук стаканчик мадеры.
– Некто Низкопадший, – она заглянула в огромную амбарную книгу-ежедневник, сверяясь там со своими записями, – впрочем, нет. Извини. Я ошиблась. Не Низкопадший, а Вознесенский.
– Какая разница? – он выпил содержимое своего стакана, – значит так: встречаться я с этим низкопадшим Вознесенским не буду…
– Но ты же обещал, – перебила она, – человек может обидеться.
– А, чтобы этого не случилось, ты скажешь ему, что заболел мой любимый конь, – он с сожалением посмотрел в пустой стакан, – и задай ему от моего имени вопрос: "Чем похожи биде и гитара?"
– А чем они похожи?
– А хрен его знает.
Муха знала о своей исключительности, но виду не подавала.
"Большая изумрудная муха, попавшая в суп, за мгновение до того, как её съели", – так называлось новое эпохальное полотно. На нём была изображена, обезображенная слонами на длинных и стройных ногах, безбрежная тарелка с супом, из которого, словно, вновь рождённая из пепла, птица Феникс, Афродитой (её сопровождали тридцать три богатыря) выходила муха. Слюда переливается на солнце радужным спектром – это её крылья. Её лохматое брюшко напоминало, аккуратно подстриженный, английский газон. А глаза! Загляни в них и ты, утонув в этой чёрной бездне, навсегда потеряешь покой, затерявшись в бескрайних просторах вселенной. А лапки! А жопка! Эх! Да что там говорить? Это надо видеть.
– Это просто полный пиздюк! – мастер был раздражён.
– Не пиздюк, а пиздец, – Гала была русской женщиной и иногда давала сумасшедшему испанцу уроки русского литературного языка.
– А в чём разница? – перешёл на испанский мастер.
– Видишь ли, пиздюк – это человек, а пиздец – ситуация.
Так или иначе, но чего-то не хватало. У него была прекрасная идея и мастерство для её оживления на полотне. Более того, у него была уже практически законченная картина. Не хватало лишь последнего штриха, который отличает истинного мастера от банального писаки – марателя полотен, стен и своих несовершенных рук. Именно в этот момент он в сердцах воскликнул: "Это полный пиздюк!"
"Муха – белокрылая птица.
Муха – боевой самолёт.
Хотел я крылатым родиться,
Чтоб вместе с тобой устремиться в полёт…", – запел мастер, выводя дулю на шедевре.
То, что явило собой эпитафию на надгробной плите для "Большой изумрудной мухи, попавшей в суп, за мгновение до того, как её съели" читалось как: "Сон, навеянный полётом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения".
Балкон.
Наконец-то, испепелив нежным взглядом своим пыльные останки Египетских пирамид, вернулась домой Катя.
– Вам нужно чаще себя любить, – сказала тётя Кдара.
– Какой рукой? – спросила её Катя.
Я улыбнулся и вспомнил, что сегодня видел мальчика, катающегося на санках. "Ну, и что же здесь необычного?" – спросите вы, и я отвечу: все дело в дате. А на дворе нынче, ни много, ни мало, июнь месяц. Санки не ехали, но пацан не отчаивался и с довольным выражением лица, как ошалелый работал ногами, пытаясь преодолеть трение асфальта, а в его лице законы физики, наплевав на последние. Захотелось ребёнку на санках покататься. И какое ему дело до того, что стоит лето? Жаркое и душное. Главное, есть желание и, что немаловажно, санки. Всё остальное – ерунда.
Я сидел за компьютером и пытался что-нибудь сотворить со звуком похожим на кляксу. Мне не писалось. А когда в мою голову ничего не лезет, я либо играю в бирюльки типа арканоида, либо раскладываю пасьянсы, либо, как в этот раз, ковыряюсь со звуком. Я, конечно, не Паша, но мне интересно. Теперь не грех бы объяснить, кто такой Паша, и почему мне никогда не сравниться с ним в отрасли обработки звука, но делать этого я не стану. Во-первых, лень (как-нибудь попозже. Обещаю), а во-вторых, речь сейчас не о нём, а о Володе…
… с архитектурнопристроечной фамилией Балкон, который заявился к нам с полным пакетом кира. Прописан он в Москве (не пакет, Балкон), а пропивает свои деньги в Ялте и выбирается в столицу некогда нашей родины, лишь, когда его наличность начинает дышать на ладан. Икебана из растения отпугивающего демона, тем не менее, являлась его деньгам нечасто, и поэтому Ялту господин Балкон покидал редко. Однако, исчерпав свои денежные запасы, он два месяца назад покинул южный город. В Москве он постился и из города, приютившего мавзолей Виленина, вернулся приятно похудевшим, помолодевшим и, что немаловажно, зафаршированно-упакованным. И сразу же с корабля на бля. В смысле: с поезда к нам. В гости.
Ай-Петри. Лето. Пять часов утра. Костя проснулся в то время, когда огромный масленый, с частичными вкраплениями сметаны блин Луны ещё висел на уже светлом, бесцветно розовеющем киселе неба. Перед тем, как выйти из балагана, он сначала минут семь искал свои штаны (футболка, старательно залитая вином, была на нём), затем две с половиной минуты ему пришлось затратить на поиск водки (он не знал, но чувствовал: что-то должно остаться) и полчаса на то, чтобы выпить окаянную. Ему вовсе не хотелось пить. Но есть такое слово: НАДО. Сделав один глоток над умывальником и основательно проблевавшись, он относительно легко влил в себя оставшуюся и часть смертельно-убийственной дозы живой воды.
Своих друзей, из которых он знал только Ржавого Лёшу и его подружку Марину, Костя нашёл на Серебряной беседке. Те пили. Что ещё можно делать в пять часов утра на вершине Ай-Петри?
Костик сидел, зарывшись в зелёное одеяло, на парапете серебряной беседки. Под ним постепенно просыпалась Ялта. Один из собутыльников, чьего имени он так и не запомнил, постоянно называл Костика Зелёной Горой.
– А как ТЕБЯ зовут? – спросил Костя.
– Зови меня, – его голый голос наполнился пафосом, свойственным героям Гойко Митича, – Быстрым Оленем.
С тех пор, как Ивана научилась готовить пьяную стерлядь, она каждый четверг пропускала с рыбой по стаканчику винца, после чего, обливаясь слезами, отправляла свою собутыльницу на сковородку. Особую пикантность блюду придавал вкус слёз.
Костя скучал дома. На море идти не хотелось. Скука зелёного цвета и жара всех цветов радуги. Зазвонил телефон. К нему подошла Ивана и, сказав: "Это тебя", удалилась на кухню в общество стерляди. Костика хотел (как собеседника) Лёша Ржавый.
– Слушай, я скоро уезжаю в Германию, – связь была отвратительной, но Костик его слышал.
– Когда?
– Где-то, через неделю, – внезапно слышимость стала настолько хорошей, что можно было подумать, что он звонит не из Ялты, а из каких-нибудь Штатов, – так что, давай, спускайся на "Спартак".
– Лёша, я не пью.
– Я тоже. Я хочу вернуть тебе гитару.
Сказав Иване, что вернётся примерно через час, Костик пошёл за гитарой.
Кинотеатр "Спартак". Весёлый и непредсказуемый Лёша. Его терпеливая подружка Марина. Ящик водки. Такси. Кара-Голь. Ай-Петри. Домой Константин попал только на третьи сутки. Без гитары.
Он сидел на парапете Серебряной беседки, закутавшись в зелёное одеяло, и размышлял над странностями судьбы, изобилующими вино-водочными поворотами или даже зигзагами.
Балкон стоял на балконе и курил женские сигареты «Vogue». Я и Паша потягивали «Приму». Когда-то давно, будучи почти в нежном детском возрасте, мы мечтали о «Приме» с фильтром. Нашим мечтам суждено было сбыться. И теперь, некогда рабоче-крестьянские сигареты приобрели статус респектабельного курева.
Катя пила Мартини с соком, Мартини с лимоном и просто чистый Мартини. Володя употреблял сухое красное. Мы с Пашей прохаживались по водочке, запивая её томатным соком – эдакая кровавая Мэри, разобранная на части. Alain Caron в пьянке участия не принимал. Он жил в музыке, а она жила на диске. Так что можно сказать, что Alain Caron живёт на CD.
В процессе употребления, верующий, но пьяный Вова поведал нам о том, что он сатана. Я не знаю, как насчёт сатаны, а вот дьявол-искуситель – это точно, потому что он не только накачал нас киром, но и затащил в Бильярд-клуб, являющийся обычным рестораном, в котором, помимо изобилия выпивки и закуски, стоят бильярдные столы. Я на бильярде играть не умею, чего не скажешь о Володе, Паше, а с некоторых пор и о Кате (научили-таки. Тренеры!!!). Пробыв около двух часов в царстве зелёного сукна и не менее зелёного змия, мы отправились в "Чёрное море", где поёт Катя.
… и играет дядя Миша – барабанщик и словоблуд. Как-то, представляя его, Александр Кириллович назвал этого человека с усами от Сальвадора Дали, ветераном ялтинского джаза. На следующий день он, появившись на горизонте нашей пьянки, с пафосом оповестил нас о своём прибытии: "Идёт ветеринар ялтинского джаза".
