Анна Харрелл - Вероломство
— Ты даже не скажешь мне, куда уезжаешь? — спросила Май.
Джед молчал, не зная, что сказать дочери. Он промолчал и когда вышел «Успех» и она увидела на фотографии Ребекку, его и себя грудным ребенком. Потом появился этот человек, который стрелял в него в Сайгоне, и это все изменило. Сначала Джед не узнал его изрубцованного лица, но белые волосы и мертвенный взгляд карих глаз поразили, словно удар, и он все вспомнил. Крики, боль, ужас той удушливой, страшной ночи. Этот человек думал, что убил его тогда, четырнадцать лет назад, в Сайгоне, когда Джед потерял Там… и Ребекку.
Но он не позволит отнять у себя Май.
Все-таки он сказал ей:
— Я еду в Бостон.
Май так и подпрыгнула на сиденье:
— В Бостон! Но папа…
— Больше ни слова, Май! Ты не можешь поехать со мной. Радуйся, что я хоть это тебе сказал.
Он заметил, что она с трудом сдерживается, чтобы не закатить истерику. Это могло бы случиться год назад, но сейчас она почти взрослая. Она закусила губу и опять отвернулась к окну. В Бостон она мечтала попасть уже несколько лет. Это город, где жили поколения Блэкбернов. Там вырос ее отец. И туда он привез ее из Вьетнама, правда, очень ненадолго. Джед пытался понять. Ей уже четырнадцать, и она думает, что частичка ее осталась в Бостоне, где вырос ее отец, и в Сайгоне, где жила ее мать и где родилась сама Май. Но в эти места она не может отправиться в одиночку. А Джед отказывается взять ее с собой.
— Собираешься встретиться с Ребеккой Блэкберн? — спросила Май.
Нет, если удастся. Хотя чего там — это проще простого. Как он хохотал, когда увидел телепередачу, посвященную наимоднейшей игре «Заумник»! Он понял тогда, что Ребекка Блэкберн купается в деньгах. Ей это на пользу — у нее всегда были замашки сноба. И все-таки он ненавидел себя за те страдания, что причинил ей, а встретиться вновь — значит разбередить старую рану.
Поэтому он ответил дочери:
— Едва ли.
Раньше он не рассказывал Май ни о той роли, что сыграла Ребекка в их выезде из Сайгона, ни об известной фотографии, на которой они были запечатлены втроем. Увидев снимок в «Успехе», Май накинулась на него, и он не обиделся на ее гнев. Был сам не свой. Объяснил, что когда-то дружил с Ребеккой.
— Так с кем же ты едешь встречаться? — без обиняков спросила Май.
— Давай поговорим в другой раз, ладно? Я обещаю. Но не сейчас.
— Просто мне…
— Знаю.
Он припарковался у главного входа в дом отца и обнял дочь. Никогда бы не отпустил ее от себя, но это невозможно.
— Ты для меня — всё, — сказал он. — Поверь, я не хотел тебя обидеть.
— Я верю тебе, папа, ты же знаешь.
— Вот и хорошо. Поживи здесь, пусть дедушка побалует тебя несколько дней. Я позвоню. И вернусь как можно скорей.
Она попыталась улыбнуться:
— О'кей.
— А теперь мне пора.
— Ты не войдешь в дом?
Он покачал головой. Если Май не удалось вытянуть из него объяснений, то Уэсли Слоан может оказаться удачливей. Дочь, кажется, поняла причину отказа, обняла его и заставила подтвердить обещание позвонить из Бостона, затем подхватила сумку и выскочила из машины. Он подождал, пока она подойдет к двери, помахал ей рукой на прощание, она помахала в ответ и наконец скрылась в доме.
Он ехал обратно по спокойным холмам Тиберона к мосту «Золотые Ворота» и дальше — к Рашн-Хилл, где без Май дом их показался ему одиноким и молчаливым. С иронической деловитостью он прочистил и зарядил пистолет, моля Бога, чтобы оружие не пришлось использовать по назначению. Потом он посидел в гостиной, перед окном с фантастическим видом на сан-францисскую гавань, наблюдая за тем, как опускается туман. Ему едва ли не хотелось, чтобы этот белоголовый человек вернулся. Если бы тогда Май не было рядом… Джед не знал, что бы он сделал. Но прошло четырнадцать лет. 1975 год не должен стать и ее болью.
— К черту, — пробормотал он, — я этого не допущу.
Ближайший рейс на Бостон — в 8.37 утра.
Это его рейс.
Глава 8
После разговора с дедом Ребекка решила не возвращаться к себе в мастерскую и ушла в свою комнату на третьем этаже, откуда открывался вид на обсаженную деревьями Западную Кедровую улицу. Вот уж не думала, не гадала, что наступит день, когда она будет снимать комнату в доме Томаса Блэкберна. Он начал пускать жильцов несколько лет назад, в основном студентов. В обмен на скромную плату он предоставлял им меблированную комнату, общую ванну, гостиную и возможность готовить на кухне, с удовольствием принимая приглашения к обеду, когда те стряпали что-нибудь вкусное, и обсуждая с ними вопросы политики, если у тех была охота. Сейчас его постояльцы — это экономист из Нигерии, пишущий докторскую диссертацию, студентка медицинского колледжа из Греции и двое китайцев-физиков. И еще Ребекка, которая могла бы позволить себе полностью обновить дом на Бикон-Хилл: заменить древнюю сантехнику, протертую до дыр мягкую мебель и ветхие портьеры, — чтобы все они жили в пристойных условиях. Однако у деда и его жильцов была своя гордость, да и Ребекка не видела необходимости тратить деньги на аренду хорошей квартиры в городе, в котором было самое дорогое жилье. Лучше пожить в семейной обстановке, пока не выяснится, таков ли Бостон, каким она его себе представляла.
Серебристый свет позднего дня лился в узорчатое окно. Ребекка придвинула к окну антикварное виндзорское кресло — высокое, резное, но весьма жесткое и требующее ремонта — и стала смотреть на улицу. Дед разместил Ребекку в ее спальне, где стояла широкая кровать, на которой она спала еще девочкой, туалетный столик с мраморной массивной столешницей и изгрызенной щенком ножкой, с вытертым персидским ковром на полу, вывезенным Элизой Блэкберн из Кантона в 1798 году. Томас Блэкберн не убирал ценный ковер из верхней спальни, где всегда было его место. Элиза, говорил он, отличалась практичностью и приобретала предметы обстановки, чтобы ими пользовались, а не любовались. Ребекка припомнила деду эти слова, когда разлила как-то на персидский ковер темперу. До сих пор были заметны выцветшие красные и желтые пятна. Ее собственная мебель находилась частью в хранении, частью — на старом маяке на маленьком острове недалеко от побережья штата Мэн. Купив сначала маяк, Ребекка дождалась случая, когда весь необитаемый островок был выставлен на продажу, и приобрела его. Ей нравилось владеть землей. Знаешь, что есть на свете место, где можно построить себе шалаш.
У Ребекки было как-то муторно на душе. Глядя на тихую улочку, она вспоминала детство. Вот всезнающий Джед Слоан, двенадцатилетний мальчишка, кричит, чтобы она выходила из дому, а она, тогда девочка семи лет, высунулась вот из этого окна и выстрелила в него из водяного пистолета. «Упадешь, глупая», — крикнул он, но она засмеялась и выстрелила в него еще раз. Потом из-за угла показалась тетя Абигейл и тут же потребовала, чтобы они прекратили безобразничать: разве можно шуметь на улице, как будто они невоспитанные шалопаи. После Ребекка спросила отца, что такое шалопай? Он улыбнулся и ответил: «Вот ты шалопай и есть».
