Джудит Майкл - Паутина
— Где вы живете? — спросил врач у Макса.
— Недалеко отсюда. Я обратился к вам с просьбой насчет специалиста по пластическим операциям для мадам. Мне не терпится забрать ее домой.
— Я хочу, чтобы она провела у нас неделю, пока силы не вернутся к ней, а потом дойдет очередь и до специалиста по пластическим операциям. Но я также самым настоятельным образом прошу разрешить мне пригласить психотерапевта, мне нужно с ним посоветоваться. Ее нужно тщательнейшим образом осмотреть…
— Если мы женаты, — спросила Стефани, — то какая у меня была фамилия до замужества?
— Я же сказал тебе, — ответил Макс. — Робьон.
— В самом деле? Робьон? У меня была такая фамилия? — Ее глаза расширились от удивления. — А когда ты мне говорил?
— Несколько минут назад. Впрочем, это неважно.
— Нет, важно, важно. — Она заговорила громче. — Я что, вообще ничего не помню?
— Вам ни в коем случае нельзя так волноваться, — быстро вставил врач. — Для такой формы амнезии это в порядке вещей; так зачастую бывает с людьми, перенесшими душевную травму. Это так называемая антероградная амнезия, она почти всегда проходит через несколько дней. Однако вы, мадам, также страдаете и ретроградной разновидностью амнезии, которая может иметь более продолжительный эффект. На мой взгляд, вам нужно пройти осмотр в полном объеме у квалифицированных специалистов, способных определить, какой именно формой амнезии вы страдаете, и помочь вам преодолеть пережитую душевную травму, а может быть, и помочь найти способы отделаться от неприятных воспоминаний.
— Мы с женой сами позаботимся о том, чтобы она преодолела душевное потрясение, — сказал Макс.
— Но послушайте, месье, есть же специалисты, которые прекрасно знакомы со случаями подобного рода…
Оставьте меня в покое! Эта мысль мелькнула у нее в уме по-английски, а не по-французски, и как только Стефани это осознала, ее захлестнул безотчетный страх. Вырвав руку из ладоней Макса, она сунула ее под одеяло и закрыла глаза, чтобы не видеть ни того, ни другого из мужчин. Она слышала над собой их голоса — звучные, с ноткой недовольства, но впечатление такое, словно мимо проносились поезда. Поезда, мелькнула мысль; я что, тоже ехала на поезде? Куда я ехала? Ей почудился быстрый стук колес, затем ничего не значащий рев, пока она, напрягая мышцы, лежала, а сверху слышался этот звук, лежала, стиснув руки и боясь шелохнуться. Она была одна среди этой пустоты — туман, облако, небо, бескрайнее пространство, бесконечность, — и не было ничего, на что она могла посмотреть, до чего могла дотронуться, что могла схватить. Она попробовала думать о том, что было ей знакомо, — о доме, комнате, стуле, кровати, — но их не было. Она попыталась мысленно представить какой-нибудь город, район, улицу, но вместо этого ей явилась одна лишь пустота: ни пейзажа, ни шоссе, ни указательных столбов. Только пустота, от которой ей становилось душно и охватывал жуткий страх.
Сабрина. Сабрина… а дальше? Он ведь говорил, какая у меня фамилия? Он же говорил мне, не так ли? Господи, я не могу… Она задрожала. Имя Сабрина ни о чем ей не говорило, а свою фамилию она вспомнить не могла.
— Какая у меня фамилия? — не открывая глаз, спросила она.
— Лакост, — ответил Макс.
Сабрина Лакост. А его… его… зовут Макс. Макс — так он сам сказал. Макс Лакост. Ее продолжала бить нервная дрожь. Это имя тоже ни о чем ей не говорило. У нее было такое чувство, будто ее без единого звука со всех сторон обступает зловещая пелена забвения, а она совсем одна, ни с кем и ни с чем не связанная. Она представила, как протягивает руку в надежде, что кто-то схватит ее, но никого не было. «О, помогите мне», — жалобно застонала она, не открывая глаз. На них навернулись слезы, отчего веки саднило. «Помогите обрести опору в жизни».
— Сабрина. — Голос Макса раздался в гробовой тишине, царившей в комнате, и она открыла глаза. Высокий, широкоплечий, с мохнатыми рыжими бровями и жесткими, вьющимися рыжими волосами, он возвышался над ней. У него были серые глаза слегка навыкате, твердая, чувственная линия рта и крупные, изящной формы руки. Он держался с достоинством, в его движениях чувствовалась кипучая энергия, от нее в окружавшем воздухе, похоже, рождались вихри, отчего все в комнате переворачивалось вверх тормашками. Мой муж. При этой мысли ее снова окутала пелена, и Стефани повторила эти слова, пытаясь привыкнуть к мысли, что так и должно быть.
— Скоро мы поедем домой. — В его голосе звучали спокойные нотки; он, похоже, контролировал все, что происходило вокруг. Стефани уставилась на него, чувствуя исходящую от него силу. — Я собираюсь купить дом в Кавайоне.
Эта мысль пришла ему в голову всего несколько минут назад. Он знал этот район, более уединенного места трудно было и желать, к тому же Робер является директором местной католической школы и, наверное, мог бы подыскать им дом. — Тебе в тех местах очень понравится, там очень красиво и тихо.
— Кавайон?
— Это место, где мы будем жить.
— Ты мне тоже говорил об этом?
— Нет. С какой стати говорить об этом в присутствии врача? Посторонним ни к чему знать, куда мы собираемся поехать. Город и наш дом очень тебе понравятся. Ты будешь там очень счастлива.
— Я не хочу туда ехать.
— В самом деле? А куда тебе хотелось бы поехать?
Воцарилось долгое молчание. На глазах у нее снова выступили слезы и беззвучно заструились по щекам, капая на подушку и исчезая в той пустоте, где она пребывала в томительной неизвестности совсем одна.
— Не знаю.
— Конечно, не знаешь. В сущности, куда еще ты могла бы поехать, кроме как домой, вместе с мужем, туда, где твое место? Послушай, Сабрина. Я люблю тебя. А ты любишь меня. Ты моя, и ты останешься со мной и будешь во всем меня слушаться. Только так я смогу обеспечить твою безопасность и счастье. Ты это понимаешь?
Его голос прорвался сквозь пелену густого тумана, вихрями носившегося вокруг нее. Безопасность. Макс сделает так, что я буду в безопасности.
«В безопасности от чего?» — мелькнула мысль. Но тут же исчезла, и она больше не думала ни о чем, кроме как о том, что уже не одна. Теперь, если она протянет руку, кто-то будет рядом. Рядом будет Макс. Макс любит ее. И Макс позаботится о том, чтобы она была в безопасности.
Глава 5
Два месяца Стефани провела в больнице. Она разговаривала только с врачами, медсестрами и другими больными, которых встречала в солярии, но большую часть времени проводила у себя в палате на верхнем этаже. Макс добился, чтобы ее туда перевели после первой недели лечения. В палате кроме ее кровати стояли кресло ярких тонов, шезлонг и низкий столик, заваленный книгами и журналами. После каждой из трех пластических операций на лице Стефани проводила здесь целые дни напролет — свернувшись калачиком в кресле и читая, либо отдыхая в шезлонге. Она часами смотрела на голубую гладь Средиземного моря, сливавшуюся вдали с синевой неба, на моторные лодки, снующие по гавани, на гигантских морских чаек, паривших над ними. Описывая широкие круги, птицы хлопали крыльями так, что заглушали даже скрип мачт на судах и шумные возгласы рыбаков. Затем они улетали в открытое море и исчезали в туманной дымке.
