Дмитрий Щеглов - Жиголо
– Говори, еще говори. Не переставая, говори.
Федор отнес ее на кровать.
– Когда мои уста, к твоим устам прильнут, я перестану говорить. Тогда любимая, ты вслушайся, в стук сердца моего. Оно стучится в потайную дверь, что ты со страхом в первый день открыла. В кладовой мнительного сердца твоего, несметные богатства я нашел. Любимая, вот нежный поцелуй. Вот локон золотистый. А вот двух белых лебедей-грудей, два пурпурных глазка, два зернышка граната. Неповторимый миг, благоговейный шепот, щекочущий, пьянящий запах – это ты, любовь моя. Ты, словно пойманная дичь, то рвешься с силой из тенет, то сил лишившись на руке моей забвенья ищешь. Любимая…
Виктория застонала.
– О, мой сладкоречивый! Неужели это последняя наша ночь?
Виктория готова была его слушать и днем и ночью. Повторялась как мир старая истина: женщина любит ушами. Федору не жалко было почесать языком, тем более что у него был дежурный запас ласковых слов. Любовная игра со зрелой женщиной доставляла ему самому несказанное удовольствие.
Но, в отличие от Виктории, проваливаясь в сладчайшую дрему любви и неги, он просыпался с холодным рассудком. Терять голову Федор не собирался. Он лишь чуть-чуть подыгрывал ей, вернее, угадывал ее сокровенные желания и исполнял их. Хочет Виктория, чтобы он был чистым, непорочным, влюбленным только в нее одну? Он таким и будет. За все время знакомства, Федор даже искоса не посмотрел ни на одну встречную женщину или девушку. А сколько было их, молодых и красивых, достойных внимания и восхищения.
Он знал, по какому сценарию дальше потечет их ночь. Как всегда, она начнет перебирать ему кудри и расспрашивать.
– Феденька! Ты о себе ничего не рассказываешь.
– А что рассказывать?
– Как ты жил, где работал?
Федор медленно, сквозь сон, роняет редкие слова. Все слова у него в цвет. Пока никто не обижался.
– Где работал, там и жил. На стройке жил. Дом мы строили одному бизнесмену. Особняк.
– А почему ушел?
– Жена бизнесмена часто стала приезжать, командовать. А он, жену ко мне приревновал. Взял и за три месяца вперед мне выплатил, вроде как пособие. Уволил. Чего мне было оставаться.
– А жена?
– Что жена?
– Очень расстроилась?
– Нет, не очень! Но ребята сказали, перестала после приезжать.
Виктория начинает Федора тормошить и окончательно будит.
– У тебя с нею что-нибудь было?
– С кем?
– Ну, с женой этого бизнесмена?
– Нет! У меня с нею ничего не было, это у нее со мною было.
Федор обнимает покрепче Викторию и кладет голову на ее пухлую, белую руку. Его нос начинает щекотать мускус женского терпкого пота. Он будит в нем желание. Проснувшийся самец старается поладить с податливым и сладким телом, но его отталкивают. Женская логика никак не может справиться с предложенной дилеммой.
– Как у тебя ничего с нею не было, а у нее с тобою было? Объясни! – спрашивает Виктория. Федор пробует взять ее силой. Сопя и возбуждаясь все больше, он отвечает:
– Она, дура, в бинокль смотрела со второго этажа, а муж ее застукал. У них вспыхнула гражданская война, а я крайним оказался.
Виктория слабеет в его руках.
– А она тебе была безразлична?
Вожделение, нежность, животная страсть, все вместе двигают языком Федора. Ему кажется, что он не лукавит.
– Только ты одна, ясноликая, луною светишь мне на небосводе. Одну тебя хочу я пить и целовать. И сладкую твою печать готов я утром, днем и ночью, по взмаху первому ресниц срывать, срывать, срывать!
Женщина не крепость. Осыпь ее любовными стрелами, и она сама сдастся.
Виктория провела упоительную неделю. И сегодняшняя ночь, их последняя ночь упоительна. Федор сладкоречив и нежен. Он любуется в лунном свете ее роскошным телом.
– Вика, ты божественна! Шампанского хочешь, сладкая?
– Не хочу! Я хочу с тобой серьезно поговорить.
За окном брезжит утренний свет разгоняя по углам комнаты остатки тьмы. Федор слушает краем уха. Что ему может сказать эта красивая дама, к которой он привык за последнюю неделю? Ничего нового. Федор сквозьполудрему слушает.
– Федя, ты меня обманул.
Федор вскидывает голову с подушки. Виктория укладывает его обратно.
– Не перебивай, пожалуйста. Ты приехал на месяц раньше, а не в тот день, когда мы встретились с тобой. И хотя я сделала вид, что поверила тебе, но это не так. Ты живешь за счет женщин. Мне неприятно это говорить, но твое природное спокойствие я приняла за стеснительность и юношескую чистоту. И обманулась.
– Разве нам плохо, было? – сквозь сон спрашивает Федор. Он не стал ее разубеждать. К чему? Она сама наглядный пример собственных утверждений. Федору спать хочется.
– Разговор не об этом, – гнет свою линию Виктория, – разговор о другом. Пойми, ты поставил перед собой низкую жизненную планку. У тебя нет достойной человека-личности цели. Заработать на нас, на женщинах, торгуя своим телом, занятие недостойное настоящего мужчины. Ты мужчина-куртизанка.
– Я хоть раз о деньгах упомянул? – спокойно спросил Федор, приоткрывая глаза.
– Не просил, но жил за мой счет.
Ее слова начали пронимать Федора. Она, Виктория, была права. Но чья бы корова мычала…
– А ты живешь, за счет своего мужа, и везешь ему в подарок огромнейшие рога. Я ведь тебе ни слова упрека никогда не сказал. И не я вышел в то утро на охоту, а ты. Прости мы квиты, я спать очень хочу.
Она снова начала говорить. Федор обнял ее одной рукой, а второй надвинул себе на голову подушку. Тщетно. Слова ее жгли.
– Долг перед собою… Надо сделать не только тело, но душу и ум… Профессия должна быть достойная…. Образование… получить…. Жизнь пройдет, с чем останешься?.. А вдруг в один день муж чей-нибудь тебя покалечит?.. Федя!.. Ты хоть слышишь, что я говорю?
Он поднял голову. Обрывки фраз занозили его мятущуюся чувствительную душу. Житейский панцирь еще не совсем окостенел. Федор прижался к ее телу.
– Я сам все время мучаюсь, а ты мне соль на рану сыплешь. Да, ты мне как женщина нравишься. Я всю жизнь мечтал о такой. И никого у меня здесь не было до тебя. Никого я в эту квартиру не приводил, ты одна мне свет и отрада. Ты первая переступила порог. Можешь не верить или смеяться.
У Федора мелькнула шальная мысль, что Виктория преследует определенную цель, которую боится или не хочет высказать.
– Федя! Почему ты думаешь затеяла этот разговор. Мне не понравилось твое поведение в ресторане у кавказца. Одно сомнение у меня наложилось на другое. Я допускаю, что ты не жиголо, но тогда получается, что ты вор. А я у тебя все эти дни была естественным прикрытием. Почему толстяк уверял, что у него пропали деньги? Ведь, кроме тебя и официанта к этой компании никто не подходил. Ты ведь не куришь, а взял у меня сигареты, и подошел к ним. Зачем? Разве у меня зажигалки не было? А потом у них пропали деньги.
