Мерилин Лавлейс - Ее незабываемый любовник
Не то чтобы Натали нуждалась в чьем-то мнении. Он уже намекнул, насколько легко может поколебать душевное равновесие, если она позволит. А она не позволит. Ее жизнь и так ввергнута в пучину беспорядка, не хватало еще дополнительных трудностей в виде безумных сальто между простынями с Домиником Сен-Себастьяном. При этой мысли она так разнервничалась, что взмахнула тряпкой для пыли, как щитом.
– Что в пакете?
– Я остановился у лавки мясника и купил нам ужин.
– Надеюсь, там не только кости. – Она состроила гримаску.
– Вы их нашли?
– Трудно было не найти.
– Не беспокойтесь, пес о них позаботится, хотя уверен, он с удовольствием разделил бы с нами гуляш.
Натали с сомнением обозрела высокую круглую картонку.
– В лавке мясника продают гуляш?
– Нет, но фрау Кемпер, жена мясника, всегда готовит целую кастрюлю, и на мою долю тоже.
– Вот как?
Она проглотила ехидный ответ, но не смогла сдержать презрения.
– Должно быть, тяжелое бремя, когда столько женщин осыпают тебя подарками.
– Совершенно верно. – Он загрустил. – Ужасное бремя. Особенно фрау Кемпер. Если она будет продолжать навязывать мне жаркое и пирожные, я вскоре достигну ее веса в сто пятьдесят кило или больше.
– Сто пятьдесят кило? – Натали быстро подсчитала в уме. – Ха! Хотела бы я видеть, как вы весите триста с чем-то фунтов!
– Не хотели бы. Но вы очень быстро считаете.
– Верно?
Удивление уступило место панике.
– Как я могу помнить метрические преобразования, а не мое имя? Прошлое! Что-то о моей семье!
Дом поколебался лишнюю секунду. Он что-то знал. То, чего не хотел рассказывать.
– Говорите! – свирепо прошипела она.
– Сара сказала, что у вас нет родных.
– Что?!
Ее кулак сжался, сминая тряпку.
– У всех есть родные!
– Я начну подогревать гуляш и одновременно расскажу, что знаю. Но сначала…
Он сунул руку в пакет и вынул бутылку с золотой этикеткой.
– Я открою это, и мы выпьем по бокалу за разговором. Верно?
Какие-то смутные воспоминания. Что-то или кто-то льет золотистую жидкость в хрустальный бокал. Мужчина? Этот мужчина?
Она отчаянно пыталась припомнить детали, как-то прояснить голову.
– Что в бутылке?
– Шардоне с бадаксонских виноградников.
Фрагменты плавали, меняясь местами. И никак не складывались.
– Не абрикосовый бренди?
– Палинка? Нет, – слишком небрежно бросил он. – Ее мы пили последний раз, когда я навещал тетю в Нью-Йорке. Вы предпочли не присоединяться к нам. Но это вино менее крепкое.
Он взял два бокала, порылся в ящике в поисках штопора и уже хотел налить, но она подняла руку:
– Мне не надо, спасибо.
– Уверены? Оно легкое и терпкое, одно из лучших белых вин Венгрии.
– Я не пью. – Не успели слова слететь с языка, как она почувствовала, что это правда. – Вы пейте. А я обойдусь водой.
– Тогда я тоже выпью воды.
Он ловко выложил гуляш в кастрюлю, видавшую куда лучшие времена. Водрузив посудину на медленный огонь, он вынул кость для собаки, та принялась радостно грызть лакомый кусочек на матрасике. Дом добавил льда в бокалы и наполнил их водой.
– Давайте выйдем на балкон.
«Балкон» – чересчур лестный термин для узкой плиты, выступавшей из крутой остроконечной крыши. Огражденная перилами из кованого железа, она могла похвастаться двумя барными стульями и маленьким столиком. Доминик прошел мимо столика и уселся на стул. Натали глубоко вздохнула, набираясь мужества, чтобы осторожно опуститься на ближайший стул. Подобралась к краю, нервно смерила взглядом обрыв по другую сторону перил:
– Уверены, что это безопасно?
– Уверен. Я сам его построил. Кстати, о чем мы говорили перед тем, как выйти на балкон?
– Вы сказали, что у меня нет родных.
– Когда Сара принимала вас на работу, ее муж проверил вашу биографию. Согласно источникам, никто не знает, кем были ваши родители и почему бросили вас в детстве. Вы росли в нескольких детских домах.
Она должна была знать. На каком-то подсознательном уровне, но должна. Ее выбросили. Как мусор. Нежеланную. Ненужную.
– Вы сказали «в нескольких». Сколько их было? Три? Пять?
– Не знаю. Но могу узнать, если хотите.
– Не важно.
К ноющей пустоте прибавилась горечь.
– Общее количество не важно, верно? Важно то, что в стране, где сотни пар жаждут усыновить ребенка, никто, как выяснилось, не захотел меня.
– Это нам неизвестно. Я не знаком с законами усыновления в Соединенных Штатах. Должно быть, существовало законное препятствие.
Он повертел в руке бокал. Длинные пальцы играли с ножкой. У него явно есть еще что сказать, и тоже не совсем приятное.
Она не ошиблась.
– Нужно также принять в расчет тот факт, что никто не поднял тревоги по поводу вашего исчезновения. Будапештская полиция, мои контакты в Интерполе, Сара и Дев – никто не получил запросов или заявлений о пропаже.
– Так что, кроме отсутствия семьи, у меня нет друзей или знакомых, которые бы забеспокоились обо мне.
Она невидяще уставилась на сверкающую реку и блестящие купола. Поразительный вид.
– Какую жалкую жизнь я, должно быть, вела, – пробормотала она.
– Возможно.
Она не искала плеча, на котором можно выплакаться, но столь бесчувственный ответ ранил. Пока до нее не дошло, что он что-то утаивает.
При этой мысли она резко вскинула голову и злобно воззрилась на него, спокойно и расслабленно сидевшего на балкончике размером с носовой платок. Косые лучи заходящего солнца играли в коротких черных волосах, на золотистой коже, крепких скулах и подбородке. Этот задумчивый взгляд темных глаз.
– Вы что-то знаете, но не говорите! – рявкнула она.
– Вот это. – Он поднял бокал в издевательском салюте. – Вот это я знаю.
– Что?
– Эта вспыльчивость. Вспышка ярости. Вы всеми силами пытаетесь их скрыть за своим чопорным, благовоспитанным фасадом, который являете миру, но он часто соскальзывает.
– О чем это вы? Какой фасад?
Он отпарировал ее вопрос своим.
– Видите метку кузнеца прямо перед вами, вделанную в балконные перила?
– Что?
– Метку кузнеца. Видите?
Она, нахмурившись, пригляделась к затейливому инициалу, переплетенному с плющом. Метка со временем сгладилась, но все еще была различима.
– Имеете в виду это «Н»?
Он снова взмахнул бокалом, на этот раз в сторону панорамного вида другого берега.
– Как насчет памятника Освобождению вон на том холме?
– Доминик.
– Вы его видите?
Она устремила нетерпеливый взгляд на бронзовую статую женщины, высоко державшей пальмовую ветвь. Статуя возвышалась на холме и была видна с любой точки в городе.
– Вижу. – Вспыльчивость, о которой он говорил, снова взыграла. – Но я не настроена для игр или допросов, мистер великий герцог. Что вы знаете такого, чего не знаю я?
