Дженнифер Уайнер - Хорош в постели
– Мор точка пена, – без запинки ответила она. Я слышала, как ребенок кричит «Ма!», и еще какие-то голоса, похоже, из «мыльной оперы», которую показывали по телевизору. – Морская пена. Это цвет моего платья.
– Ага. Премного вам благодарна, это все, что я хотела узнать...
– Но может быть... как вы считаете, люди знают, какого цвета морская пена? Скажем, какой цвет приходит вам в голову, когда вы думаете о морской пене?
– Зеленый? – предположила я. Мне хотелось закруглить этот разговор. В багажнике моего автомобиля стояли три корзины грязного белья. Я хотела уйти из редакции, поехать в тренажерный зал, заняться стиркой, купить молока. – Пожалуй, светло-зеленый.
Сэнди вздохнула:
– Видите ли, нет. Я думаю, в нем больше синего. Девушка в «Салоне для новобрачных» сказала, что этот цвет называется «морская пена», но я думаю, он действительно вызывает мысли о зеленом.
– Мы можем написать «синий», – предложила я. Сэнди опять вздохнула. – Светло-синий? Голубой?
– Видите ли, он не совсем синий. Когда говоришь «синий» или «голубой», люди думают о небе, а здесь...
– Может, бледно-синий? – импровизировала я. – Нежно-синий, как яйцо малиновки?
– Мне кажется, что все это неправильно, – упорствовала Сэнди.
– Гм-м, если вы подумаете об этом, а потом перезвоните мне...
Вот тут Сэнди заплакала. Я слышала ее всхлипывания на другом конце провода, на фоне голосов из «мыльной оперы» и криков ребенка, который, должно быть, прищемил палец.
– Я хочу, чтобы все было как надо, – говорила она, продолжая всхлипывать. – Знаете, я так долго ждала этого дня... Я хочу, чтобы все прошло идеально... и даже не могу сказать, какого цвета у меня платье...
– Ну что вы так расстроились? – Я чувствовала себя совершенно беспомощной. – Послушайте, цвет платья – это не главное...
– А может, вы сумеете приехать, – вдруг встрепенулась она. – Вы же репортер, так? Может, вы взглянете на мое платье и скажете, какого оно цвета.
Я подумала о грязном белье, о планах на вечер.
– Пожалуйста. – В голосе Сэнди слышалась мольба.
Я вздохнула. Стирка могла подождать. Во мне уже проснулось любопытство. Кто эта женщина? Как человек, не умеющий разборчиво написать «морская пена», сумел найти любовь?
Я спросила, как к ней доехать, мысленно ругая себя за мягкотелость, и пообещала быть через час.
Честно говоря, я ожидала попасть в трейлерный парк. Но Сэнди жила в настоящем доме, пусть и маленьком, с белыми стенами, черными ставнями и вошедшим в поговорку забором из штакетника. На заднем дворе я увидела самокат, детскую карусель и новые качели. На подъездной дорожке сверкал черной краской пикап. Сэнди стояла в дверях, лет тридцати, с огромными усталыми, но полными надежды синими глазами. Лицо с курносым носиком обрамляли белокурые локоны.
Я вылезла из кабины с блокнотом в руке. Сэнди улыбнулась мне сквозь сетчатую дверь. Я видела две маленькие ручонки, обхватившие ее ногу. Ребенок выглянул из-за нее и тут же спрятался вновь.
По обстановке чувствовалось, что с деньгами у хозяев не густо, но чистота и порядок поддерживались идеальные. На кофейном столике лежали стопки журналов «Винтовки и патроны», «Дорога и пикап», «Спорт и площадка». Коллекция «и», подумала я. Пол в гостиной устилал синий ковер, от стены до стены, на кухне – белый линолеум, не отдельные плитки, а сплошной, с нанесенным на него рисунком.
– Хотите газировки? – застенчиво спросила Сэнди. – Я как раз собиралась налить себе стакан.
Я не хотела газировки. Я хотела увидеть платье, определиться с цветом, сесть за руль и успеть вернуться домой к показу «Мелроуз-Плейс»[15]. Но на лице Сэнди читалось отчаяние, меня мучила жажда, так что я села за кухонный стол под прямоугольником белой материи с вышитыми на ней словами «БЛАГОСЛОВИ, ГОСПОДИ, ЭТОТ ДОМ» и положила перед собой блокнот.
Сэнди отпила из стакана, рыгнула, прикрыв рот ладошкой, закрыла глаза и покачала головой.
– Пожалуйста, извините.
– Вы нервничаете из-за свадьбы? – спросила я.
– Нервничаю, – повторила она, с губ ее сорвался смешок. – Да я просто в ужасе.
– Потому что... – я постаралась найти нужные слова, – вам уже приходилось выходить замуж?
Она покачала головой:
– Нет, не в этом дело. Первый раз я сбежала с женихом. Когда узнала, что беременна Тревором. Нас поженили в Болд-Игл. На ту свадьбу я надела платье с выпускного вечера.
– Ага, – кивнула я.
– Второй раз свадьбы не было вовсе. С отцом Дилана мы жили в гражданском браке. Семь лет.
– Дилан – это я! – раздался голос из-под стола. Появилась маленькая светловолосая голова. – Мой папа в армии.
– Совершенно верно, сладенький. – Сэнди одной рукой взъерошила волосы сына, посмотрела на меня, покачала головой и беззвучно произнесла: – В т-ю-р-ь-м-е.
– Ага, – повторила я.
– За угон автомобилей, – прошептала она. – Ничего серьезного, знаете ли. Собственно, я встретила Брайана, моего жениха, когда ездила к отцу Дилана.
– Итак, Брайан... – Я только начала понимать, что умение держать паузу иногда главный союзник репортера.
– Завтра его отпускают на поруки. Он сидел за мошенничество.
В голосе Сэнди звучала гордость. Само собой, мошенничество – это куда круче, чем угон автомобилей.
– Так вы встретились в тюрьме?
– До этого мы какое-то время переписывались, – ответила Сэнди. – Он дал объявление... вот, я сохранила его!
Она вскочила, от чего наши стаканы с газировкой завибрировали, и вернулась с ламинированным кусочком бумаги, размером не превышающим почтовую марку. «Джентльмен-христианин, высокий, атлетически сложенный, Лёв, ищет чуткую подругу для переписки, а может, большего», – прочитала я.
– Он получил двенадцать ответов. – Сэнди просияла. – Сказал, что мое письмо понравилось ему больше других.
– И что вы ему написали?
– Все как есть, – ответила она. – Что я мать-одиночка. И мне нужен пример для моих сыновей.
– И вы думаете...
– Он будет хорошим отцом. – Она снова села, уставилась в стакан, будто надеялась увидеть на его дне ответы на главные вопросы жизни. – Я верю в любовь, – отчеканила она.
– А ваши родители...
Сэнди помахала рукой, как бы говоря: а они-то тут при чем?
– Мой отец ушел от нас, когда мне, думаю, было годика четыре. И осталась мама и ее меняющиеся бойфренды. Папа Рик, папа Сэм, папа Аарон. Я поклялась, что так жить не буду. И я так не живу. – Она помолчала. – Я думаю... я знаю, что на этот раз я сделала правильный выбор.
– Мам! – Дилан вернулся, с красными от кулэйда[16] губами, держа за руку своего брата. Если Дилан был высоким для своего возраста и худеньким блондином, то этот мальчик, как я догадалась, Тревор, – коренастым брюнетом.
