Людмила Маркова - Небо любви
Картины из детства, словно кинолента, промелькнули перед глазами Чезаре.
— Я вижу, что теперь вы меня вспомнили. Что я могу сделать для вас, дорогой Чезаре?
— Надо проникнуть в дом моего хозяина и найти в его спальне телефон. Я хотел бы, чтобы он успел поговорить со своей любимой женой, прежде чем его лишат жизни. Она не должна ни о чем знать.
— Вы знаете ее номер? Легче на время одолжить Луиджи мой телефон, чтобы он переговорил с женой, чем проникать в его дом.
— Она будет перезванивать, будет нервничать и в конце концов приедет сюда. А этого ей делать нельзя. Только сам Луиджи сможет убедить ее.
— Хорошо, я постараюсь, но не обещаю.
— Что еще?
— Деньги лежат в сейфе, в комнате у отца. Код «семь пять шесть один». Наймите адвоката для Луиджи. Я перед ним виноват.
— Еще?
— Я хотел бы увидеть его.
— Это уже сложнее. Единственное, что я могу обещать — это провести вас мимо его камеры. У вас будет тридцать секунд, чтобы сказать ему самое необходимое. Это можно сделать завтра с утра. А до этого времени постарайтесь не восстанавливать полицию против себя — иначе все мои усилия будут бесполезны.
— И еще я хочу попросить вас, Джузеппе. Если моих денег хватит, постарайтесь найти честного доктора и провести эксгумацию тела убитого карабинера. Ведь эти сволочи выстрелили из пистолета Луиджи уже в мертвого полицейского. Из моего оружия они тоже стреляли, только в руку трупа. Им нужно было инсценировать убийство карабинера и чтобы этим убийцей стал Луиджи.
Услышав голос Сонечки, Луиджи почувствовал, как силы и сознание возвращаются к нему. Он не помнил, как у него в кармане оказался телефон. Голова болела от побоев, и он не понимал, что с ним происходит. Звонок Сонечки все поставил на свои места. Луиджи был доволен, что успел предупредить Соню, чтобы она не приезжала. Он даже не почувствовал боли от удара, обрушившегося на его лицо.
Луиджи снова допрашивали и били. Потом обливали ледяной водой и опять били. От последнего удара сломались два зуба. Луиджи выплюнул их вместе с кровью.
А потом началась еще более страшная, бесчеловечная пытка, способная лишить рассудка самую сильную личность. Вошедшие в камеру трое уголовников с исколотыми венами сорвали с Луиджи одежду, оставив на нем лишь одну рубаху и, повернув к себе спиной, привязали его ноги к кровати. «Если правдой Его правду и истиной Его истину почитаем, то хранимся от лжи, лести, лукавства и лицемерия», — Луиджи казалось, что он ясно слышал голос священника. «А я отошел от этой истины всего лишь на шаг, а оказалось на целую пропасть, — подумал он. — Господи, прости меня за грехи мои. Об одном только прошу, пощади Сонечку. Пусть мое падение не отразиться на ее судьбе».
— Я первый, — загоготал кривоногий верзила с омерзительно грязной бородой.
Луиджи понял, что последует за этим, напряг мышцы и изо всех сил ударил бородатого головой в живот. Тот взвыл, оседая на пол.
Но один из троих уголовников, совершенно лысый, с похотливым, лишенным всякой человеческой мысли взглядом, обрушил свой тяжелый кулак на голову Луиджи, успевшего крикнуть, что есть сил.
Джузеппе Лускони, конвоировавший Чезаре, услышал этот крик и поспешил к камере Луиджи.
— Воткни ему кляп, а то перебудит тут всех! — гаркнул лысый третьему уголовнику, бледному прыщавому юнцу.
Дверь в камеру была приоткрыта. Увидев жуткое зрелище, Чезаре в мгновение ока выхватил пистолет из кобуры растерявшегося карабинера Лускони и выстрелил всю обойму в затылок лысому.
— Не убивайте меня. Я не хотел. Меня заставили. Я все равно не стал бы этого делать, — ползал по полу юнец.
— Вытащи кляп, скотина! — ударил его ногой Чезаре.
Юнец послушно выполнил команду.
Чезаре выстрелил юнцу в самый низ живота, на пол упал отстреленный кровавый комок.
— A-а, убейте меня, совсем! — визжал от боли прыщавый юнец.
— Живи, скотина, и помни, — процедил сквозь зубы Чезаре.
— Мы должны уходить, отдайте мне оружие, — тревожно произнес Лускони, услышав топот приближающихся ног.
— Я не хотел подставлять тебя, — произнес обреченный Чезаре и выстрелил себе в сердце.
— Я знаю. — Луиджи ответил печальным взглядом на светлую, прощальную улыбку падающего замертво охранника.
Сонечка сходила с трапа самолета, когда услышала телефонный звонок.
— Луиджи! — обрадовалась она.
— Это не Луиджи, — раздался незнакомый голос.
— А кто вы?
— Я друг. Слушайте меня внимательно. Прежде всего, возьмите себя в руки. От вас сейчас зависит судьба вашего мужа. Вы готовы меня выслушать?
— Да, да, да!
Узнав обо всем, Сонечка в первую очередь закрыла счет — совсем не ожидая, что денег окажется так много. Встретившись с адвокатом, Соня обговорила с ним все тонкости, предварительно вручив ему внушительную сумму.
— Вторую часть получите после суда, — пообещала Соня.
Заручившись поддержкой Лускони, отказавшегося взять какие-либо деньги, она направилась в камеру к Луиджи. Сонечка никогда бы не могла даже заподозрить в себе столько самообладания. Она только понимала, что должна, должна сделать все возможное, чтобы вытащить мужа из тюрьмы. То, что Луиджи теперь не миллионер, волновало ее меньше всего.
— Луиджи, родной мой, — бросилась к мужу Сонечка и наткнулась на его безразлично-затравленный взгляд. Она готова была разразиться рыданиями, увидев его разбитое лицо, испещренное ссадинами и синяками, его заплывшие кровью глаза, трагически опущенные вниз, его забинтованные ладони, неподвижно лежащие на коленях.
— Не подходи ко мне близко, — вымолвил наконец Луиджи.
— Милый, это я, твоя жена, — растерянно сказала Сонечка. — Ты не узнаешь меня? Я приехала, слышишь, я только сегодня прилетела из Москвы.
— Я сломлен, Соня. Они требовали от меня пароль твоего счета. Я не сказал. Только это уже не имеет значения. Поздно, я сломлен.
— Нет, нет, не говори так. Я пришла, чтобы спасти тебя. Я сняла все свои деньги со счета. Теперь они работают на тебя. Мы снова будем вместе, слышишь? И мы обязательно будем счастливы. Очень скоро тебя выпустят. Я все для этого сделаю.
— Береги себя. Они могут и тебя уничтожить.
— Они ничего не смогут со мной сделать, Луиджи. Я под защитой. Прессе стало обо всем известно. Тебя подставили. Комиссар сбежал. Его обязательно найдут и арестуют.
Глаза Луиджи просветлели, и он увидел перед собой мягкие линии чистого лица, обрамленного золотой короной волос, глаза с выражением безмятежной ясности, такие родные и невинные, как у Мадонны на полотнах Рафаэля.
