Пенни Винченци - Злые игры. Книга 1
— Крайне рад видеть вас снова.
— Спасибо. Удачный был день?
— Нормальный. Занимался главным образом тем, что думал о вас.
Ее потрясло и напугало, что он может так вот просто сказать нечто подобное, и одновременно захлестнула волна счастья и удовольствия. Вирджинии стало необыкновенно легко, и еще она почувствовала себя как будто немного поглупевшей от радости.
— Ну, значит, день прошел напрасно, — быстро возразила она и покраснела, подумав, как неуклюже и грубо должны были прозвучать ее слова.
— Ничего подобного. И даже совсем наоборот. По-моему, более полезное занятие и придумать невозможно.
— Вот как…
— Я заказал бутылку шампанского. Мне показалось, что оно будет кстати.
— Очень мило. — «Господи, — подумала Вирджиния, — ну почему я никак не могу сказать что-нибудь умное и запоминающееся!»
— Скажите, — спросил он, — сколько раз вы поднимались на Эмпайр-стейт-билдинг?
— Честно говоря, не знаю. Возможно, раз двадцать. А может быть, и больше.
— Вам это должно было уже смертельно надоесть.
— Ну, — ответила она, — это ведь смотря с кем идешь.
— Постараюсь вам не наскучить.
Они стояли на восемьдесят шестом этаже и смотрели на освещенное электрическим заревом нью-йоркское небо, на небоскреб Крайслера, изящная вершина которого чем-то напоминала цветок, на цепочку огней, медленно плывущих по реке.
— Как красиво! — проговорил Александр. — Мне нравится.
— Мне тоже нравится, — отозвалась Вирджиния. — Вам надо посмотреть отсюда на город еще и днем. Совсем другой вид. Еще более поразительный.
— Он и сейчас поразительный. — Александр поднял руку и нежно, едва прикасаясь, погладил Вирджинию по щеке.
Она снова почувствовала знакомый уже прилив удовольствия. Сглотнув, улыбнулась.
— Рада, что он вам нравится. Мы, ньюйоркцы, на удивление чувствительные люди. Нам необходимо, чтобы нами восхищались.
— Ну уж восхищения-то в ваш адрес, должно быть, больше чем достаточно.
— Да. Кое-что перепадает.
— Пойдемте поужинаем. И я еще повосхищаюсь вами.
Она предложила отправиться в «Лютее»; Александр согласился просто потому, что, не зная города, сам ничего предложить не мог. Вирджиния уже заказала столик в этом ресторане и сумела сделать это меньше чем за сутки, что было показателем того положения, которое занимал в городе ее отец; Александр не знал, однако, что обычно столики здесь заказываются недели за две, и потому не смог оценить ее достижение по достоинству, но ему очень понравились и сам ресторан, и меню, и карта вин.
— Очень хорошо, совсем как в Париже, — сказал он.
— А почему здесь должно быть хуже?
— Не обижайтесь.
— Мы, янки, очень обидчивы. Я вас предупреждала. Мы любим, чтобы нами восхищались.
— Я и восхищаюсь изо всех сил.
С ним было легко разговаривать: держался он непринужденно, с интересом слушал и сам был интересен. Много рассказывал ей о том, как он живет в Англии (ведет совершенно феодальный образ жизни, как он выразился с почти извиняющейся улыбкой) в огромном семейном имении. Очень долго говорил о самом доме, о тех парках и сельскохозяйственных угодьях, что его окружают, о домах садовника и привратника, об охотничьем домике и конюшнях и об изумительных садах, идеально выдержанных в стиле XVIII века: об исключительно прекрасной, как он сказал, греческой беседке, спроектированной Робертом Адамом, и о самих садах, распланированных Брауном Способным, которого подрядил его дед после того, как спалил дом, выстроенный в елизаветинском стиле, — заснул, мертвецки пьяный, в постели с папиросой; имение называлось Хартест-хаус.
— Оно настолько прекрасно, что, когда я возвращаюсь откуда-нибудь из поездки, у меня до сих пор при виде его на глаза наворачиваются слезы.
Вирджиния удивленно посмотрела на Александра; подобной поэтичности она уж никак не ожидала; он слегка улыбнулся ей в ответ:
— Я очень сентиментален. Семейный недостаток.
— А фотографий у вас с собой нет?
— Нет, эту красоту невозможно передать на фотографии. Я предпочитаю хранить ее образ в своей памяти. Но если хотите, я могу прислать вам фотографию.
— Была бы рада. И это прекрасное имение и дом — это все ваше?
— О да. Да. Все мое.
— А ваш отец?..
— Он умер, — коротко ответил Александр. — Два года назад. А ваш?
Она рассказала ему все: как она изо всех сил старалась заслужить от отца хоть какую-нибудь похвалу; как тот постоянно следил только за Малышом и восторгался им; как в детстве, когда она была еще маленькой, он иногда сажал ее к себе на колено и говорил: «Ну что ж, неплохо, для девочки неплохо»; как она боялась ездить с отцом верхом, как он не обращал никакого внимания на ее успехи в учебе, с каким презрением относится к ее нынешней работе.
Александр слушал внимательно, вежливо, несколько удивленно улыбаясь; потом, в тот момент, когда она живописала ему одно из самых ужасных своих поражений в соперничестве с Малышом, он неожиданно закинул руки за голову и расхохотался.
— Почему вы смеетесь?
— Потому что это все чепуха. Потому что никаких настоящих проблем и трудностей у вас никогда не было. Настоящих — нет.
— Я понимаю, что, в общем-то, все это были не трудности. Но для меня они имели значение. Огромнейшее. В конце концов, все в жизни относительно.
— Разумеется. Но, видите ли, мне довелось пережить действительно очень тяжелые времена. А то, о чем рассказываете вы, мне лично кажется просто раем.
— В таком случае, лорд Кейтерхэм, расскажите мне о ваших тяжелых временах.
— Ну, — произнес он, сразу становясь сухим и холодным, — это не очень приятная история. Когда мне было семь лет, меня отправили в школу. Там меня часто били. Травили, запугивали, изводили. Я очень редко видел мать. Никто меня не любил, не ласкал, не гладил по голове, не расправлял ночью одеяло на моей постели. За исключением няньки, конечно. И это еще самая счастливая часть моей истории.
Вирджинию охватила волна нежности и сочувствия. Она накрыла руку Александра своей:
— Очень грустная история.
— Да, так и было. Невесело. — Он вдруг как-то очень располагающе, трогательно-грустно улыбнулся ей. Вирджиния почувствовала, как сжимается у нее сердце.
— И никто, никогда и ничем не помог вам восполнить те годы?
— Да нет. Пока нет. Но я надеюсь встретить кого-нибудь, кто это сделает. Когда-нибудь.
— Обязательно встретите, я уверена, — ответила Вирджиния.
Александр пробыл в Нью-Йорке три недели и на протяжении этого времени встречался с Вирджинией почти ежедневно. Она показывала ему город, перезнакомила его со своими друзьями, а однажды пригласила его домой, на 80-ю Восточную, на ужин, во время которого Фред III хотя и поворчал немного, но все же проникся к Александру некоторой симпатией и предложил ему провести последний его нью-йоркский уик-энд в их загородном доме в Ист-Хамптоне. Александр с удовольствием и в очень изящных выражениях принял это приглашение. Бетси была вне себя от переживаний и волнения — как угощать, с кем его познакомить, как развлекать? Пригласили также Малыша и Мэри Роуз, но Мэри Роуз в субботу сама устраивала большой прием и ужин; она, однако, любезно предложила, что они с Малышом могут специально приехать в воскресенье к обеду.
