Тереза Медейрос - Поцелуй, чтобы вспомнить
Он не мог вечно избегать человека в зеркале. Сделав глубокий вдох, он подался вперед, в отчаянной надежде на проблеск узнавания.
Из зеркала на него смотрел незнакомый мужчина.
Ему захотелось отпрянуть, но он не смог. Он был слишком зачарован сатиром с осторожными глазами и всклокоченными волосами, который жил по ту сторону зеркала. Он обладал лицом, которое общество могло бы назвать неотразимо привлекательным, если бы не осуждало намек на высокомерие его бровей или сардонические складки у рта. Это было лицо человека, привыкшего получать все, что он хочет, человека, который мог бы править миром не с помощью добродетели или характера, а одними чертами лица. Ему пришлось признать, что это лицо было запоминающимся и неотразимым.
Вот только он не был уверен, что хочет его иметь.
Что бы там ни утверждала Лаура, оно явно не было лицом мужчины, который неукоснительно соблюдает приличия в отношении своей невесты.
— Привет, — сказал он человеку в зеркале. — Меня зовут Николас. Николас … Рэдклиф. — Он нахмурился. Имя казалось странным и трудно сходило с языка, словно было иностранным. — Я мистер Николас Рэдклиф, — с силой повторил он, — а моя невеста мисс Лаура Фарли.
Вот. Это казалось более естественным. Ее имя сходило с языка как хорошо знакомая песня.
Он провел рукой по золотистой щетине, покрывающей его щеки. О чем же, спрашивается, думали эти тугодумы-слуги, когда отдали ее, невинную девочку, на милость такого мужчины, как он?
Если она действительно невинна.
Со своим немного курносым носом, который морщился, когда она улыбалась, и усыпанными веснушками яркими щеками, она определенно была хорошей партией. Густые темные волосы, уложенные в прическу, имели только намек на волнистость, а соболиные брови изгибались так богато и сладко, словно были сделаны из расплавленного шоколада.
Она не была красавицей, но она была самой симпатичной женщиной, которую он когда-либо видел.
— Черт подери, — пробормотал он, впиваясь взглядом в свое отражение. — Насколько ты можешь помнить, она — единственная женщина, которую ты вообще видел. Если не считать ту гарпию с топором и еле видными усиками над верхней губой — чего он, конечно, не собирался делать.
В глазах незнакомца из зеркала сверкнула искорка циничности. Он бы не посоветовал женщине лгать такому человеку как он, разве что на свой страх и риск.
Так почему Лаура Фарли решила рискнуть? Он даже не мог точно сказать, почему настолько уверен, что она ему лжет. Какой-то глубинный инстинкт, казалось, предупреждал его. Может быть, она не так сильно лгала, как не раскрывала всей правды. Не была ли их помолвка устроена в отсутствии настоящих чувств? Или у них была ужасная ссора до того, как он уехал на войну? А от своей следующей мысли он странно похолодел.
Возможно, она не была ему верна, пока он отсутствовал. Возможно, она устала ждать его возвращения и нашла утешение в руках другого мужчины.
Чувством вины можно было бы объяснить ее заикание и нежелание встречаться с ним глазами, а также то, как ее пульс начинал частить под его пальцами, когда он ласкал шелковистую кожу ее запястья.
Но так же присутствовала и застенчивость. Если они были в разлуке столько времени, сколько она утверждала, то совершенно естественно, что физическая близость с ним пугает ее. Возможно, она, как и любая невинная девушка, просто ждет, чтобы он ухаживал за ней с помощью милых слов и целомудренных поцелуев.
Вспомнив, как розовый муслин платья прилипал к ее розовой коже, он был вынужден признаться самому себе, что с радостью посвятил бы себя этой задаче. Его невеста была стройной и длинноногой, как жеребенок, но ее тело обладало изящными женственными изгибами. Он узнал это в тот самый момент, когда они вместе рухнули на кровать, и ее высокая и упругая грудь прижалась к его боку. Он поправил одеяло и обнаружил, что это не такое уж сильное облегчение, когда у тебя пульсирует не голова.
— Ладно же, Николас, приятель, — сказал он своему унылому отражению. — До тех пор, пока память к тебе не вернется, думаю, у тебя нет другого выбора, кроме как подождать и постараться узнать получше себя самого и свою будущую жену.
Невеста может надеяться заманить его в ловушку, сплетенную из сетей лжи, но одна бесспорная драгоценность истины висела в ее блестящих нитях — обожать Лауру Фарли будет несложной задачей.
Глава 5
Без тебя я чуть не сошла с ума от горя…
— Детка, ты спятила? — взвыла Куки, шлепаясь в копну сена. — Ты не можешь просто взять и выйти замуж за совершенно незнакомого тебе мужчину.
Джордж стукнул кулаком по растрескавшейся скамье, на которой сидел верхом.
— Естественно, она не может! И поскольку я сейчас глава семьи, будь я проклят, если позволю ей сделать это!
— Джордж, не ругайся, — на автомате откликнулась Лаура.
Довер дотянулся до Джорджа и нежно дернул его за ухо.
— Ты слышал свою сестру, парень. Не ругайся. Это не по-христиански. И кроме того, если кто и должен будет оградить ее от брака с этим скользким ублюдком, так это я.
Лаура вздохнула. Учитывая тенденцию Джорджа все время вставать на защиту, отсутствие у Лотти способности говорить тихо, и колоритный словарный запас Довера, она приняла решение созвать семейный совет в амбаре, вне пределов слышимости того, кого они обсуждали. Она в общих чертах обрисовала свой план вкупе с тем, что считала отличной смесью блестящей изобретательности и неопровержимой логики, и как и предупреждала ее интуиция, члены ее семьи взорвались недоверием и гневом различной силы. Даже старая буренка, чья голова торчала из стойла, к которому прислонился Довер, моргала влажными коричневыми глазами и издавала укоризненное мычание.
Из уютного гнездышка, которое Лотти устроила на сеновале для себя и котят, раздалось сопение, которое обычно предшествовало громким рыданиям.
— Что с нами будет, если он узнает, что мы ему лгали? Как думаете, он сдаст нас властям и отправит нас повисеть?
— На виселицу, — мягко поправила ее Лаура.
Довер фыркнул.
— Как это он может спустить на нас власти, если он сам беглец от закона? Умный джентльмен не будет рисковать своей головой.
— Он никогда нам не поверит, — хмуро предрек Джордж.
— Конечно, поверит, — заспорила Лаура. — Тебе надо только войти во вкус. Это почти не будет отличаться от спектаклей, которые мы с помощью леди Элеоноры ставили для деревенских детей каждое Рождество. Всегда ведь говорили, что Лотти в роли маленького Иисуса выдавит слезу даже у самого стойкого язычника.
