Айрис Джоансен - Дыхание пустыни (Наказание любовью)
– Мужчина всегда отвечает за свою женщину. – Голос Дэймона зазвучал мягче, – И находит в этом радость, Кори.
Теплота наполняла ее тело, пробуждая какие-то более глубокие и нежные эмоции, чем простое желание. Нет, она не должна себя так чувствовать, в отчаянии думала она. Ведь именно от этого она пыталась сбежать четыре года назад.
– Я сама за себя отвечаю!
Но он словно и не слышал ее. Его пальцы, ласкавшие ей щеку, теперь ткали такую же паутину нежности в ее волосах.
– Твои волосы тоже изменились. Сначала мне это не понравилось, но теперь я думаю, что тебе так больше к лицу. – Указательный палец легко обвил ее локон. – Они такие живые, дикие и полные солнца…
Он воздействовал на нее только жаром своего тела и игрой кончиков пальцев в волосах, но ей казалось, что он овладел ею больше, чем тогда, в самолете, во время куда более интимных ласк. Она чувствовала исходящий от него запах мыла и духов, и ей захотелось придвинуться к нему поближе, чтобы быть поглощенной этими запахами, его теплом и той необычайной нежностью, которую он предлагал ей.
Она попыталась рассмеяться.
– Да нет, все гораздо прозаичнее. Это всего лишь шампунь, гель для укладки и ничего более.
– Нет, твои волосы пахнут маргаритками.
– Всего лишь шампунь…
Его пальцы вернулись к щеке и очертили контур слабо наметившихся теней у нее под глазами.
– Ты выглядишь уставшей. Раньше я такого не замечал. Мне всегда казалось, что у тебя так много энергии… Ты вообще-то отдохнула?
– Немного. Я была слишком возбуждена, чтобы спать. – Она почти не слышала своих слов, их заглушал громкий стук ее сердца.
Ей нужно было отойти и разбить те колдовские чары, которыми он окутывал ее. Она шагнула назад.
– По-моему, я хочу есть. – Она села на стул, который подвинул ей слуга в белом, взяла салфетку, искусно уложенную на тонкой фарфоровой тарелке, и спросила:
– Ты можешь сказать им, чтобы начинали подавать?
Дэймон стоял, глядя на нее с каким-то загадочным выражением, а затем не спеша подошел к столу и опустился на стул напротив нее. Он хотел было щелкнуть пальцами, но потом остановился, заметив, как она нахмурилась.
– Я забыл, – сердито признался он, – Никто не совершенен.
Сейчас он так напоминал Майкла, когда его ругали за шалость, что она почувствовала какую-то беспредельную нежность… Она быстро опустила ресницы, чтобы скрыть выражение повлажневших глаз.
– Да, никто не совершенен, – согласилась она. – Как ты думаешь, тебе вообще удастся сообщить им, что я умираю от голода, без того, чтобы обращаться с ними как с собакой Павлова?
– Я не обращаюсь с ними как… – Он обернулся к слуге, почтительно склонившемуся у его локтя. – Пожалуйста, будьте добры, принесите нам обед.
Слуга оторопело смотрел на него, не двигаясь с места.
– Если вас не затруднит, – нарочито вежливо добавил Дэймон, свирепо нахмурившись.
Слуга поколебался, а затем начал пятиться к двери.
– Увеличение скорости исполнения будет всячески мною приветствоваться, – в голос Дэймона вкралась опасная кошачья мягкость.
Глаза слуги расширились от ужаса; преодолев оторопь, он пулей вылетел за дверь.
Кори, не в силах сдержаться, расхохоталась. Дэймон спросил ее самым невинным тоном:
– Что тут смешного? Я же использовал все правильные слова… Я был сама учтивость!
– Бедняга… – Кори покачала головой, лицо ее все еще светилось весельем. – Ты же прекрасно знал, что он отреагирует именно так. Фу, как некрасиво, Дэймон!
Дэймон нехотя улыбнулся.
– Иногда мне надоедает, что ко мне относятся как к бесчувственному варвару, и я уступаю искушению вести себя именно так. Вся эта сцена с обедом напомнила мне кое-что… Надо бы не забыть познакомить тебя с Дамитой Бандор. У вас с ней так много общего!
Кори почувствовала необъяснимую тревогу, и ее улыбка сразу же потускнела.
– Это твоя подруга? Дэймон кивнул:
– И жена моего друга Камаля. Ей тоже не нравится, когда я щелкаю пальцами.
Почему она чувствует такое облегчение, спросила себя Кори. И не просто облегчение, ее настроение резко улучшилось и понеслось вверх, как случайно отпущенный воздушный шарик.
– Тогда она необыкновенно умная женщина. Он автоматически кивнул, не сводя с нее глаз.
– Она вышла замуж за Камаля. Кори снова засмеялась.
– Это что, неопровержимое доказательство ее ума? Боже мой, но это ведь просто мужской шовинизм!
Он нахмурился.
– – Я не хотел, чтобы это прозвучало именно так. Камаль Бандор – необычный человек. Даже ты одобрила бы его. – И чем же он так необычен.
Он пожал плечами.
– Просто необычен, и все.
– Нет, мне правда интересно. – Ее глаза горели любопытством. – Скажи мне.
– Чтобы ты и его могла использовать против меня?
Этот вопрос больно ранил ее. Она как-то забыла о своей первоначальной цели, захваченная силой его обаяния и заинтригованная тем, что узнавала о нем. А с другой стороны, оно и к лучшему, что он сам напомнил ей о ее замысле, подумала Кори. Она выдавила из себя улыбку.
– Возможно. Но ведь ничего страшного не произойдет, если ты расскажешь мне о Камале, не так ли?
– Наверное, нет. – Он кивнул оставшемуся слуге, чтобы тот наполнил бокалы вином, и слуга мгновенно бросился выполнять приказ. – Мы вместе учились в частной школе во Франции. Камаль по натуре миротворец, и за шесть лет он приложил немало усилий, чтобы меня не выгнали из школы за нарушение дисциплины. – Он мрачно улыбнулся. – Или чтобы я кого-нибудь там не убил.
– Это уж точно его огромная заслуга перед человечеством, – фыркнула Кори.
– Для меня это стало чем-то вроде придания лоска. Если ты считаешь меня дикарем сейчас, то видела бы ты меня до того, как Камаль сделал из меня приличного человека, подправив некоторые острые углы!
– Я никогда не называла тебя дикарем, – Медленно ответила Кори. – Обычно ты сам себя так называешь.
– Самозащита, – криво усмехнулся он. – Я давно понял, что называть себя дикарем самому не так больно, как услышать это от кого-то другого.
– Больно?
Он гордо вскинул голову.
– Я не очень удачно выразился. На самом деле они вызывали во мне не боль, а гнев.
Нет, это была именно боль, с каким-то внезапным уколом совести осознала Кори. Она ясно представила себе, как он, выросший в этой атмосфере почти божественного поклонения, попадает в жесткий западный мир, где его презирают не только за то, что он не похож на них, но и за то, что он богаче их, за его взрывной характер, за огненный темперамент… Да, ему трудно было учиться в Европе.
