Вера Колочкова - ...и мать их Софья
Общественный транспорт Соня терпеть не могла. Всегда или ходила пешком, или просила отвезти Игоря. В автобусах и трамваях толкались злые люди, одетые в дешевые пуховики, грубые джинсовые подделки и кожзаменитель, но с непременным атрибутом своей сопричастности к цивилизации – сотовым телефоном, переливчатые трели которого, и диалоги в переполненном молчаливом автобусе воспринимались как-то странно, хотя и звучали всегда примерно одинаково: «Да. В автобусе еду. А че? А ты где? А-а-а... Ну ладно». В их семье сотовый был только у Сашки. Соня искренне считала, что потребности в этой штуке больше ни у кого нет, и в статью расходов не включала. А зря. Можно было бы позвонить Игорю по горячим следам, напомнить о себе, пристыдить, заставить вернуться на место... «Не любишь ты никого! И правильно, что от тебя отец ушел!» – опять настойчиво зазвучал в голове Сашкин злой голос. «Засранка такая! Будет меня любви и дружбе учить!» – возмущенно отмахнулась Соня. Надо было уже как-то пробираться к выходу через плотно стоящие людские тела с каменными лицами, готовыми в любой момент взорваться хамством, только тронь... «А скоро придется так вот каждое утро ездить», – с тоской подумала Соня, относительно благополучно добравшись до открывшихся дверей и выйдя наконец на свежий воздух.
Она долго нажимала на кнопку звонка с Майиной фамилией сбоку, стояла, ждала перед деревянной двустворчатой дверью, снова нажимала на кнопку звонка... Никто не открывал. Соня совсем уже собралась уйти, когда дверь неожиданно открыла Майя. Выглядела она действительно не очень хорошо, а точнее, даже очень нехорошо: натянутая на скулах смуглая сухая кожа горела болезненным кирпичным румянцем, глаза были красными, воспаленными и злыми. «Щелкунчик, – вспомнила Соня ее театральное прозвище. – Настоящий Щелкунчик. Только больной очень».
Майя, кутаясь в огромный махровый халат, вопросительно и недовольно смотрела на Соню, молчала.
– Майя, вы меня не узнали? Я Соня, мама Саши Веселовой... Она просила к вам приехать, помочь... В аптеку сходить или в магазин...
– Я вас узнала, Соня. Здравствуйте. Вообще-то мне ничего не нужно. Спасибо, конечно... У меня обычная простуда, правда, сильная очень. Иногда и вовсе выпадаю куда-то, температура высокая, за сорок... Но раз уж приехали, проходите.
Переступив порог, Соня, удивленно озираясь, начала снимать с себя курточку. От Сашки она слышала, что Майя живет в коммуналке. О коммунальных квартирах Соня имела весьма смутное, скорее книжное представление: это должно быть что-то убогое, вроде «вороньей слободки», с заставленным сундуками и корзинами длинным темным коридором, с запахами квашеной капусты и хозяйственного мыла, с любопытными, выглядывающими дружно из своих комнат толстыми соседками в папильотках. Коридор в этой квартире оказался действительно огромным, но в отличие от ее книжных стереотипов квадратным, похожим скорее на большой уютный холл, чистым и светлым, с красивой лепниной на потолке, со старинной, с висюльками, люстрой, с большим ярким ковром посередине. Оставшись без своих высоких каблуков и ступив на его мягкий ворс, Соня сразу же представила себя маленькой барышней, пришедшей домой с прогулки: «Надо же, дежа-вю... Вот сейчас из этих больших двустворчатых дверей выйдет гувернантка, позовет пить чай с булочками...»
Майя, приглашающим жестом показав ей как раз на эту самую дверь, провела Соню в свою комнату. Она тоже была огромной, с такой же величавой лепниной, с большими арочными окнами и необыкновенной старинной мебелью. Соня застыла на пороге, удивленно осматриваясь. Солнечные лучи красиво падали на темный благородного дерева паркет, играли цветными сполохами в витраже пузатого буфета, тяжелые малиновые портьеры с золотыми кистями с достоинством обрамляли окна. Посреди комнаты под абажуром стоял большой круглый стол, покрытый вязаной скатертью, кисти бахромы которой, словно длинные дамские пальцы в белых перчатках, элегантно дотрагивались до самого пола.
«Как здесь хорошо, – подумалось Соне. – Наверное, в предыдущей жизни я жила именно в такой обстановке...»
– Простите, я прилягу, – вернул ее в действительность Майин простуженный голос. – Голова очень кружится. А вы сделайте себе кофе, там на столике все есть...
– А чем вы лечитесь? Давайте я и в самом деле в аптеку схожу. Или сварю поесть чего-нибудь горячего. Вы только скажите, где у вас что лежит. А может, в магазин нужно сходить?
– Нет, спасибо, Соня, мне ничего не нужно...
Майя легла на широкий низкий диван, укрывшись толстым клетчатым пледом. Медленно и с трудом поднимала и опускала веки, словно больная птица. Было видно, что ей очень хочется спать, и, если бы не Соня, она тут же провалилась бы в свой болезненный температурный обморок.
Соня почувствовала себя очень неловко. Действительно, что она тут делает? Может, извиниться и уйти? Так надо было сразу, не раздеваясь и не заходя в комнату... Или все-таки настоять на своем, пойти на кухню и что-то приготовить? Нет, не умеет, ну решительно она не умеет выходить из таких положений. И зачем приперлась в такую даль, зачем опять пошла на поводу у Сашки?
Майя, словно услышав ее внутренние терзания, зашевелилась, пытаясь сесть, подложила под спину огромную диванную подушку.
– Раз уж вы здесь, Соня, давайте поговорим. Вам хочется посоветоваться насчет Саши? Ведь так?
Соня быстро устроилась напротив Майи на маленькой банкетке, подогнув, как обычно, ногу под себя.
– Да, конечно, хотелось бы...
Соня лукавила. Вовсе не хотелось ей разговаривать. Боялась она ее, Майю, боялась ее презрения, ее вежливой и снисходительной неприязни, которую почувствовала на себе еще тогда, несколько лет назад, когда впервые привела маленькую Сашку на занятия. И трогательное отношение Сашки к своей преподавательнице всегда ей было неприятно. Соня не ревновала дочь к Майе. Ей даже было удобно, что шумная, капризная Сашка, с которой она никак не могла справиться, постоянно находится под чьим-то любящим присмотром. Нет, не ревность ее мучила, а раздражение на то, что обе они, и Сашка, и Майя, сами того не желая, своей трогательной дружбой все время посягали на ее, Сонин, многоуважаемый материнский статус. В конце концов, это она – мать! А Сашка, как тут ни крути, – ее дочь! А Майя ей просто завидует... А как же? Соня замужем, а Майя – нет! У Сони трое детей, а у Майи – ни одного! Соня – красавица, а Майя – так себе, Щелкунчик...
Но не объяснишь же этого всего Майе, которая сидит напротив нее, смотрит выжидающе, ждет, когда ж она начнет с ней, с чужим человеком, советоваться насчет своей собственной дочери! А советоваться-то придется, куда ж денешься...
