Инна Туголукова - Собака мордой вниз
– Это вам только теперь кажется, будто с годами что-то необратимо меняется. Поверьте мне, это не так. Ну, или не совсем так. Все зависит от человека и его отношения к себе и к жизни. Приятельнице моей мамы было семьдесят пять лет, когда в поликлинике она познакомилась с пожилым мужчиной, своим ровесником. Тому стало плохо, и она проводила его до дома. Уж не знаю, в какой момент между ними вспыхнули страстные чувства, только искры летели во все стороны. Он был вдовцом, и она бегала к нему на свидания, таясь от мужа, и даже подралась с соседкой своего возлюбленного, которая, оказывается, тоже имела на него серьезные виды. И знаете, почему они расстались? Он настаивал, чтобы во время любовных утех она снимала кофточку, а она стеснялась своей ампутированной груди и не смела показать ему протез, боясь охлаждения. Так что в итоге победа досталась все-таки соседке… Если вы, конечно, об этом.
– Об этом, – вздохнула Соня. – Конечно, об этом. Я из соседней палаты сбежала. Там девчонки – мал мала меньше – трещали исключительно о сексе. «Неужели, – спрашиваю, – вас в жизни, кроме этого, ничто больше не интересует?». «Нет, – говорят, – не интересует, потому что в жизни только это и главное, а все остальное – из-за, во имя, для и ради. А иначе о чем тогда все песни, и фильмы, и книги, не считая учебников? О чем все только и думают с утра до вечера?» «Лично я, – говорю, – занята совсем другими мыслями». А они ржут как лошади, мол, понятное дело, вам давно о душе думать надо, а не о сексе. Ну, не дуры, честное слово?
– А ведь они в общем-то правы, – заступилась Наталья Николаевна. – Если верить статистике, мужчины думают о сексе каждые три минуты, а…
– Я знаю, – прервала Соня. – Я не об этом! А о том, что они полагают, будто в моем возрасте…
– Но разве вы не думаете того же самого обо мне?
– А разве это не так?
– Вот видите, – улыбнулась Наталья Николаевна. – Конечно, не так. Разница в том, что в двадцать лет ты в свободном полете, а в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят меняются правила, но игра-то все та же. Даже в семьдесят пять.
– Ну, это исключение…
– Мы все исключения! Все до одного. Потому что редко кому удается вступить в брак в девственной чистоте и прожить со своим единственным в голубином согласии до гробовой доски – ведь именно так гласит правило, не правда ли?
– Вы тоже исключение?
– Конечно. Хотя не знаю, что к этому добавить: к сожалению или к счастью. Наверное, и то, и другое.
– Господи! – сказала Соня. – Как хорошо, что я сбежала из соседней палаты! Расскажете?
– Но сначала съем два пирожка и курочку. Переживете?
– Ешьте, – великодушно разрешила добрая Соня.
– …Познакомились мы с Павлом в студенческой компании, – начала Наталья Николаевна, расправившись со своими припасами. – Я в то время Сеченовку заканчивала, а он уже работал в своем КБ после МАИ, недавно развелся с женой, страдал и хотел говорить об этом – выплеснуть свою боль. А я была благодарная слушательница, да и понравился он мне сразу – красивый, умный, спокойный.
Отец его, известный конструктор, к тому времени уже умер, и жил он вдвоем с матерью в огромной трехкомнатной квартире сталинских времен. Детей от первого брака, к счастью, не осталось, а причиной развода, как сказал Павел, стала полная несовместимость бывшей жены и матери. Но меня это тогда не смутило, хотя уже первая встреча с потенциальной свекровью должна была открыть мне глаза на эту женщину.
Она ненавидела меня лютой ненавистью и никогда этого не скрывала. Хотя считалась интеллигентнейшим человеком – опрятная домохозяйка, образованная, деятельная, с приятным голосом. Она никогда не распускала руки и не плевала мне в борщ. Но вот этим своим приятным голосом уничтожала изо дня в день.
– А вы что же? Молчали?
– Я совершенно не «кухонный» человек, не боец. Я говорила ей: «Как у вас только язык поворачивается? Я же мать вашего внука!» Которого она, кстати сказать, любила большой любовью, просто души в нем не чаяла. Второго уже не так, хоть и нянчила. А этого обожала.
Мария Брониславовна – женщина-хамелеон. Я рассказываю – мне не верят. «Быть, – говорят, – не может, чтобы такая милейшая дама…» И однажды, в минуту отчаяния, напилась я снотворных таблеток. Не то чтобы руки на себя наложить хотела, нет. От безнадежности или внимание привлечь пыталась, а в итоге загремела в Кащенко, и все осталось по-старому. Только аргумент новый ей в руки дала, мол, я всегда знала, что жена у тебя ненормальная.
– А что же муж вас не защитил? Или он ничего не знал?
– Знал, конечно, но на все мои жалобы отвечал неизменное: «Надоели вы мне, бабы, хуже горькой редьки. Разбирайтесь сами со своими проблемами».
Вот так мы и жили: растили детей, работали. Потом свекровь умерла – царствие ей небесное, хотя, я думаю, она обретается совсем в другом месте – и началась перестройка. А деньги кончились. В поликлинике у нас еще какая-то жизнь теплилась, а в КБ у мужа все сдохло – полный застой.
Парни мои тогда еще оба учились – один в школе, другой в институте. Полки в магазинах пустовали, пока кусок добудешь – язык на плечо, а есть просят все – три мужика, только успевай поворачиваться.
Я объявление в газете дала, мол, врач-дерматолог высокой квалификации, любые проблемы, анонимность гарантирую, на вторую работу устроилась, на третью – все принималось как должное. Прихожу однажды домой, ног под собой не чую, а мой благоверный сидит у телевизора и мультики смотрит. И вот тут меня обида взяла! «Знаешь, – говорю, – такое впечатление, что у меня три сына, а мужа, защитника и кормильца, нет и в помине».
Он аж зашелся в благородном негодовании, мол, не пристало потомственному инженеру трясти на базаре китайскими шмотками. Авиационные моторы конструировать – это вам не триппер с гонореей лечить. И что же он может поделать, если вокруг одни только тупые козлы? «Да, – говорю, – понимаю, тяжело тебе, благородному оленю, среди пошлых козлов».
Тут-то все и случилось. Семен ко мне на прием пришел в поликлинику, потом еще и еще. И в мыслях у меня, заезженной сорокапятилетней лошади, ничего не было – он на десять лет младше, да и вообще я совсем не из этой оперы, ну то есть совсем не из этой. Слышать ничего не хотела, даже всерьез не воспринимала. А он просто голову потерял, и чем больше я отбивалась, тем крепче ко мне привязывался. Так смотрел, такие слова говорил, что я просто соками вся истекала, боялась, пятно на халате останется.
В общем, уговорил он меня, уболтал. Кто бы мне раньше сказал, что я в своем кабинете, после работы, отдамся чужому мужчине, я бы смеялась до сердечного приступа. Но стоило ему только ко мне прикоснуться – и все стало не важно, прекратило существовать, исчезло, как таковое, – муж, дети, стыд, ум, честь и совесть – все. Осталось только желание. Такое темное и жаркое, такое яростное и неодолимое, что я сама на него набросилась, как голодная кошка. И финал сокрушительной силы будто взорвал меня мириадами осколков. Но, возвратившись обратно, они сложились немного иначе, и это была уже совсем другая женщина – не я прежняя.
