Адаптация - Дюпон-Моно Клара

Однажды вечером она попросила старшего подвезти ее из лицея домой на мопеде. Осень была багряной, суровой. За несколько дней до этого на Севенны обрушилась страшная буря, сумасшедший ветер, бабушка наверняка бы знала, где он зародился. Вода поднялась на несколько метров, смела деревья, автомобили, два человека пропали без вести. Наводнение разрушило кемпинг, устроенный на намывной территории, смыло мостки, унесло запасы древесины, теплицы и повредило грядки с луком. В деревне в магазинах на набережной водой выбило окна. Аптекарь рассказывал, что у него уплыли шприцы, у мясника вышли из строя все мясорезки. И все же, по словам владельцев магазинов, когда вода начала затапливать их помещения, они смогли добраться либо до лестницы, ведущей на жилой этаж, либо до черного хода. В общем, брат с сестрой были тем вечером у реки. Вокруг лежали выкорчеванные деревья, их ветви скрыл ил. Было что-то непристойное в обнажившихся корнях. Русло реки расширилось на несколько метров, как будто две руки с небес решили раздвинуть и сровнять берега, на которых больше не осталось ни деревьев, ни камней и остались только широкие песчаные полосы. Сидя за братом на мопеде, младшая, казалось, сливалась с окружающим миром, впитывала запахи влажной земли, слышала странные звуки, крики доисторических животных, шорох теней, шелест первобытного леса. Младшая старалась прижиматься к спине брата не слишком сильно. Он вел мопед осторожно. Они молчали. Младшая подумала, не потеряла ли она его навсегда. Но было ли это их решением? Как будет, так будет. Она привыкла к потерям. Они проехали поврежденный ураганом мост. Часть парапета смыло, в мосту зияла дыра. Как будто какой-то людоед прокусил мост, оставив на нем изогнутый след огромного укуса. Именно там, как только они проехали мост, у девочки появилась уверенность, что она отсюда уедет.

Когда малыша привезли на следующие каникулы, он снова вырос. Из-за лежачего положения нёбо запало, поэтому зубы росли внутрь, а десны были опухшими. Его немощность стала совершенно явной. Но, к собственному удивлению, младшая отвращения не почувствовала. Она провела лето, избегая его, как и раньше, но наблюдала, как старший брат снова с ним общается. Она не испытывала ни страха, ни зависти. Младшая больше не пыталась навязываться брату, как это было в прошлом. По вечерам они беседовали на разные темы, старший комментировал новости или просил рассказать отца об урожае лука. Она подробно его разглядывала. Ее снова поразило их сходство с малышом. Старший был малышом, который вырос. Однажды утром он вернулся после короткого отсутствия в гостиную, где витал запах кофе, положил рюкзак, быстро поднялся по лестнице к малышу. Заперся в комнате, и младшей казалось, что он стоит там, склонившись над кроваткой. И после этого старший стал выглядеть счастливым. А она смогла вычеркнуть в блокноте еще одну проблему. Брат снова мыл малыша, носил под дерево на реку. Младшая наблюдала за ними издалека. Она вела себя как генерал, контролирующий ход боевых действий: на каком полотенце дремал старший, сколько раз он поднимал голову, чтобы погладить по щеке малыша, вспомнил ли он о бутылке с водой, проверил ли, не спряталось ли в еловых лапах осиное гнездо. Все было в порядке. Ее брат выглядел хорошо. Она открыла блокнот. Зачеркнула строчку. Она практически выполнила свою миссию — ее семья почти воссоединилась. А еще она подумала, что стала такой бесстрастной, что больше никогда не сможет выразить ни единого чувства.

Ее опасения подтвердились во время похорон. Она поднималась в гору к могиле, за ней шла горстка молчащих людей, и она почувствовала, как у нее холодеет в груди. Холод, холод. Холод пронзил ее тело и парализовал конечности, заблокировал дыхание. Она вспомнила, что старший брат всегда кутал малыша. Теперь пришла ее очередь. Как и малыш, она стала жертвой холода. Ее охватила паника. Она шевелила пальцами, постукивала ногами, чтобы разогнать кровь. Холод охватывал ее постепенно, он не был похож на судорогу в ледяной воде тогда на реке. Холод почти обжигал. Не показывая виду, она шла и смотрела под ноги. Мы, камни, хотели бы утешить ее, но кто нас слушает? Никто не знает, что камни делают людей мягче. Парадокс. Поэтому мы помогаем людям как можем, служим им убежищем, скамейкой, снарядом или тропинкой. Мы проводили девушку взглядом. Она шла быстро, нервно дрожа. Каменистая земля хрустела у нее под ногами, как песок. Она добралась до поляны и как будто попала в великолепные сказочные декорации: младшая увидела сначала ветви дуба, длинные и изогнутые, опустившиеся до самой травы, потом ноги родителей, так тесно прижатые друг к другу, что казалось, будто они растут из одного тела; затем низкую заостренную решетку крошечного кладбища. Как если бы решетка состояла из стрел. Она вспомнила все. Прошлое нахлынуло с новой силой: радость от рождения малыша, его бархатистые щечки, стыд за то, что она его избегала, что уронила его в тот день, когда пыталась взять на руки, за его хрупкое тело в ванной, подушки во дворе, дыхание, и она впервые подумала о нем как о своем младшем брате; как бы бабушка хотела, чтобы внучка хоть раз так его назвала. От эмоций у нее перехватило дыхание. Она слышала воркование реки внизу, и впервые этот шепот был не безразличным, а подбадривающим. Река шептала: «Будь собой». Мир раскололся. Наступила ошеломленная тишина. Даже гробовщики замерли. Первым подошел старший брат, его потрясло горе сестры, хотя она когда-то решила, что больше никогда не поддастся никаким чувствам. Мы видим, как он приближается к ней. Он хватает ее за плечи, несколько раз зовет по имени. Пытается поставить на ноги, но не может и прижимает к себе. Ее сотрясают рыдания, она превратилась в одно нескончаемое рыдание. Ей удается выговорить: «Малышу пришлось умереть, чтобы мы смогли друг друга обрести». И тогда старший брат, несмотря на подступающие слезы, улыбнулся, прижался к сестре лбом и тихо ответил: «Нет, что ты. Он умер, но все равно связывает нас друг с другом».

3

ПОСЛЕДНИЙ РЕБЕНОК

Родители объявили новость по телефону: «Мы ждем еще одного ребенка». Они произнесли эти слова как будто с опаской. Но можно было ничего не бояться. Старший жил в городе, учился на экономическом факультете. Младшая — в Лиссабоне. И поскольку дома их не было, они не видели, как мать просыпается ночью на диване, поджав ноги к округлившемуся животу. Не знали о ее кошмарах, в которых ей виделись сложнейшие роды. Не наблюдали, как тихими вечерами она ходит в горы, смотря в одну точку, широко расставляя ноги, чтобы не упасть. Они не знали, что она крепко сжимала руку отца, когда им пришлось встретиться с врачом, который когда-то наблюдал за малышом. Та же больница, тот же серый пол и тот же вопрос, что и много лет назад: будет ли их ребенок нормальным? Они снова боялись разрушить жизнь того, кому собирались ее дать. Врач сказал, положив перед ними результаты УЗИ, что все в порядке. Этого им никто не говорил очень давно. Родители подумали, что ослышались, что неверно поняли, попросили повторить. Врач улыбнулся. То, что с ними произошло, было несчастным случаем, случайностью, им повезло, что мать смогла снова забеременеть, потому что ей уже под сорок. «Неудача, удача, равновесие, вот такие дела», — произнес врач, провожая их до двери. Он казался взволнованным. Объяснил матери, какие анализы ей предстоит сдать, что наблюдать за беременностью придется постоянно, но теперь достижения в области медицинского скрининга позволят выявить пороки развития, за десять лет исследования в этой области ушли далеко вперед. Потом он кашлянул и сказал родителям, что, когда они ждали третьего ребенка, он специально умолчал о том, что необычный ребенок — это очень тяжелое испытание. Большинство пар расходятся.

Ребенок родился. Мальчик. Их последний ребенок. Он пришел в их жизнь после стольких горестей. Поэтому он не имел права заставлять их страдать. Он был образцовым ребенком. Мало плакал, приспосабливался к разным неудобствам, разлуке, бурям, никогда не уклонялся от домашних обязанностей. Для родителей он стал утешением. Он был идеальным сыном, как бы в противовес малышу. Все его детство прошло под печатью усиленного наблюдения за его ростом. Иногда мать спрашивала его, видит ли он апельсин в вазе с фруктами в дальнем углу кухни. Он отвечал: «Да, конечно, вижу». Тогда мать улыбалась, но у нее в глазах проглядывала такая печаль, что он подробно описывал апельсин, лишь бы эта печаль исчезла. Фрукт вроде перезрел, говорил сын, темноватого цвета, не идеально круглый, лежит на яблоках, кажется, вот-вот скатится, но как-то держится. Мать в конце концов всегда начинала хохотать. Рост сына постоянно сопровождали вздохи облегчения. Стены были увешаны фотографиями, на которых были запечатлены его первые шаги, первые слова, первые жесты, и эти кадры умиротворяли, успокаивали. Он был в порядке, доказательством служило то, что он ходит, говорит, видит. Все это можно было увидеть на фотографиях. Доказательства.