Соседи (СИ) - "Drugogomira"
Она явно умела держать себя в руках, умела в нужный момент собрать мозги в кучку, проанализировать ситуацию и действовать, а не стоять столбом с круглыми зенками, не в силах губ разлепить. Она – умела, в отличие от Ули, чувствовавшей, как из-под ног исчезает земля. Капельки крови на полу лишали её разума и остатков самообладания. Кровь. На измазанной землей белой футболке, на лацкане и рукавах грязной порезанной джинсовки, той самой, которую он ей после сольника отдал. Кровь! Струйкой на виске, на руках. Везде! Литр!
У страха глаза велики. Никакой не литр, и даже не половина, и не четверть, и далеко не везде, просто… Ульяну крупно затрясло. Повело…
— Я сам, — бросил Егор, и не думая тормозить. — Не нужно никого вызывать, заживет, как на собаке. На завтра. Херня.
— Давай я всё-таки позво…
— Не надо! — резко обернувшись, раздраженно рявкнул он. Поморщился болезненно. — Извини, Свет. Нормально всё, жить буду. Иди к себе.
Взгляд застыл на Ульяне, и в нём считалось молчаливое: «И ты тоже». Ещё секунда – и Егор развернулся и продолжил короткий путь до квартиры. Хотя наверняка ему самому эта дистанция сейчас короткой не казалась. Светлана растерянно посмотрела вслед, а потом вздохнула, недовольно цокнула, разочарованно покачала головой, пробормотала что-то про мужиков неугомонных и направилась к себе.
«Ну уж нет…»
Наверное, отрезвляюще подействовал именно взгляд: на лице Егора отпечаталось ожесточение, глаза сообщали, что с «такой херней» он справится и сам, и в то же время Уля читала в них, что ему больно. Больно, и он разгоняет всех вокруг, чтобы остаться одному. Чтобы и эту боль тоже прожить в одиночестве. В синих морях отражалась фатальная обреченность. Безысходность.
Однажды она не помогла, не протянула руку помощи в нужный момент, даже толком не пыталась. Позволила ему три года медленно сгорать. Сейчас вовсе не то же самое, ситуация совсем, совсем иная, но повторять собственные ошибки?.. Нет!
— Стоять! — Уля подорвалась с места и, опередив Егора за какие-то секунды, преградила ему путь. — Замри.
Будет она ещё спрашивать у него, что ей делать, а чего не делать! Вот еще! Шагнула ближе, рука уверенно нырнула во внутренний карман истерзанной джинсовки и выудила оттуда связку ключей. Кажется, такой наглости он немного удивился, если не возмутился. Брови тут же сердито сошлись у переносицы, послышался шумный вдох, а следом утробный звук: то ли «м-м-м», то ли настороженное рычание. Так звучат раненые звери, когда к ним приближаются. Когда они чуют опасность. Угрожающе, предупреждающе: «Не подходи. Силы у меня ещё есть…». Однако пока требований прекратить хозяйничать в его личных вещах и вообще угомониться не прозвучало: сквозь полуприкрытые ресницы Егор молча наблюдал за её манипуляциями. Пахло от него не деревом и не смолой, а пылью и землей.
— Пошли! — настежь распахивая дверь в квартиру, заявила Ульяна со всей категоричностью, которую в тот момент могла выдать. Она прекрасно отдавала себе отчет, как звучал тон: безапелляционно. До этого упрямца необходимо донести, что она идёт за ним. И что ей ну абсолютно фиолетово, что сам он думает по данному поводу.
Повеяло сквозняком: у него вечно приоткрыт балкон, чтобы некоторые хвостатые могли невозбранно шастать туда-сюда. Коржик юркнул внутрь первым. Егор, исподлобья окатив Улю испытующим, предостерегающим взглядом, недовольно фыркнул и вошел следом. Опёрся ладонью о стенку, оставляя на ней смазанный бледно-бордовый след.
— Малая, спасибо, конечно, но на этом спасательную миссию давай объявим оконченной. Дальше я сам. Десять минут – и всё будет окей.
«Обойдешься»
Едкий комментарий Ульяна проигнорировала. Тело била дрожь, перед глазами мутилось, а кровь по-прежнему лупила в виски и мерещилась ей кругом, везде. И всё же, даже несмотря на ошалелое, коматозное состояние, в голове сигнальной лампочкой умудрилась мигнуть мысль о том, что она не видела у него нормальной аптечки, а значит, нужно принести собственную.
— Только попробуй сейчас запереться, — протестующе пригрозила она. — Я с тобой общаться после такого не стану, имей в виду! Понятно?!
Не прочитав в глазах напротив ни возражений, ни согласия, Уля бросилась к себе: огромная коробка с лекарствами у них хранилась на кухне, на одной из верхних полок шкафа. Набита она была всем подряд: от извечного в этом доме валокордина и средств от расстройства желудка до снотворного и разжижающих кровь препаратов. Достав аптечку и чуть при этом не полетев со стула, – прямо как мама в мае, когда за солью для этого «горя лукового» лазила – изъяв оттуда бинты, пластыри, мирамистин, перекись, йод, всё, что могло пригодиться, Ульяна сгребла добро в первый попавшийся на глаза пакет и ринулась назад.
Дверь он оставил открытой – спасибо! В квартире тихо играла какая-то музыка, а в ванной шумела вода. Уля крикнула, что вернулась, пролетела в большую комнату и вывалила принесенное добро на стол. Выдохнула и огляделась. Испорченные джинсовка и футболка валялись на полу у дивана, а рядом, сложив на них лапы и голову, лежал Коржик. Кот словно бы успокоился, и Уле невольно подумалось, насколько же он всё-таки удивительное создание. Выходит, сам момент почуял… И сошел с ума в своей кошачьей тревоге. Коржик, например, всегда знает, когда возвращается мама: садится под дверью минут за десять до её прихода. Коржик уже демонстрировал свое чутье в ночь сольника. А после того как Уля с Егором в парке на утренней пробежке столкнулась, вообще неделю в этой квартире жил. Но чтобы так…
— Спасибо, — прошептала Уля, присев на краешек дивана и почесав кота за ушком. Тот в ответ лишь проворчал что-то недовольное. Хвост нервно заходил туда-сюда.
Егор в ду́ше. Честное слово, она не понимала, как в таком состоянии можно найти в себе силы еще и до душа доползти. Казалось, он должен был упасть раненым солдатом вот на этот самый диван и провести так ночь. Казалось, всё очень и очень хреново. Казалось, в таком состоянии он не сможет даже повязку нормально себе наложить, не то что… А он в душ пошел… В душ!
Мысли текли, текли и плавно перетекли совсем в другое русло. Ульяна ужаснулась собственной испорченности: они звучали неуместно в принципе, а уж в этой ситуации вообще абсолютно неприемлемо. Одёрнув себя, Уля решила, что, когда Егор выйдет, будет куда-нибудь смотреть, в окно, например. Лучше бы о повязках и первой помощи подумала, в самом деле. Но вот тут-то и загвоздка: об этом она не знает ничего, содержание параграфов учебника ОБЖ давным-давно выветрилось из головы. Все, что она умеет – пластырь более-менее аккуратно наклеить. Зато в травмах понимает Том! Так он, по крайней мере, сказал. Да, ответа так и нет, но, может, хотя бы аудио его ускорит. Голосовых ему Ульяна ещё не записывала, сразу должно понятно стать, что что-то важное. Вот сейчас он нужен ей просто как никогда!
19:42: Кому: Том: Срочно!
19:42: Кому: Том [аудиосообщение]: Том, прости, но ты мне опять нужен! Тут Егор… Сосед! Я ещё точно не знаю, какие травмы… Визуально – порезы… Бровь сильно рассечена, висок тоже, там всё в крови… Ссадины на лице и руках, куртка разодрана. Больше пока увидеть не удалось, в душ пошёл. Может, что-то и отбили… Ай! Корж, ты офигел?! … Извини, кот мой… Озверел! В общем, я как добьюсь от него хоть чего-нибудь, так уточню тебе. А пока расскажи, пожалуйста, как правильно обработать порезы? В каких случаях нужно зашивать?
Отправила телефон в карман, мысленно простила перенервничавшему Коржику неожиданную атаку на ногу, прикрыла глаза и, откинувшись на спинку дивана, попробовала сосредоточиться на музыке. Мягкий женский вокал пленил, помогал немного успокоиться, погрузиться в атмосферу и забыться. Разбегающиеся во все стороны мысли мешали точно уловить смыслы, однако сознание песня будоражила. Лирическая героиня рассказывала о том, как наблюдает за появлением незнакомца в заполненной людьми комнате. Как чувствует его стремление хотя бы на одну ночь стать другим. И как осознает, что он никогда не признается, что это желание преследует его по пятам.
