Юрий Каменецкий - Мелочи жизни
— Знаю, знаю... кому больнее, знаю... Жизнь — паскуда. То есть не жизнь, конечно, а смерть.
— Жизнь виновата только в том, что на такой тоненькой нитке подвешена, — заметила Катя.
— Да, это я понял только там, за поминальным столом, — медленно проговорил Гоша. — Во время всех этих хороших речей...
— И ни у кого не хватило духу сказать: да, путано, сложно жила Маша в последний свой год. Но никто ей не судья. Этот год — он как тот «серпантин», по которому ее везли... в дождь со снегом...
— Погоди, Катюш, я не очень понял, — Гоша накрыл Катину руку своей, — везли-то ее — к дому отдыха?
— Везли ее, милый мой, к «Идеалу»! Я серьезно: «Идеал» — это название роскошного белого санатория, высоко над уровнем моря. Главврач там — шведовский приятель. Отставной полковник медицинской службы. Он Машеньку встречал — ее одну... В тот день не было массового заезда. Не просто послал «Волгу», а сам поехал с водителем.
— И что — все трое?..
— «Икарус» в лоб, — Катя быстро кивнула.
— «Идеалы» эти — черт их возьми, — выругался Гоша в сердцах. — И Шведов этот... За какой ни потяни узелок — все ведут к Шведову!
— Перестань, — оборвала его Катя. — Мы ему не судьи. А если кого-то и судить — то меня...
— Что-о? — не понял Гоша. — Ты-то при чем?
— А при том, что это с моего благословения Маша решила броситься в этот омут!.. В этот роман... — Катя помолчала. У нее не было подруги ближе меня, так вышло... Раньше всех и больше всех обо всей этой истории знала я! Она ведь не хотела к нему уходить, колебалась... А я ей: мол, мы не только перед Домашними своими в долгу, а еще и перед собой, перед душой собственной... Звучало уж как убедительно... А что вышло? — Катя замолчала, закрыла лицо руками — пальцы ее дрожали.
Гоша налил в стакан воды, протянул.
Катя сначала, покачав головой, отказалась. Потом всетаки стала пить мелкими глотками.
— Ну Катюш. Ну... успокойся, — Гоша погладил Катю по волосам. — Послушай меня. За эти дни я... кое-что понял. Теперь я точно знаю, что... — Гоша с трудом подбирал слова. — Ну, в общем, больше ты не оттолкнешь меня. Я решил. Кончились фокусы.
— Нужна было катастрофа, чтобы снизошла на нас такая благодать? — вытирая заплаканные глаза, спросила Катя.
— Ругай меня, Катерина, ругай меня, — улыбнулся Гоша. — Теперь ты имеешь на это полное право.
— Но я ведь еще не твоя жена, — возразила Катя.
— Уже можешь считать, что моя, — заверил Гоша.
— Кстати, паспорт у меня с собой, — подыграла Катя.
— Тем лучше, — Гоша взглянул на часы, — мы замечательно успеваем.
— Только я хочу во Дворец, — сказала Катя.
— Очень хорошо. Поедем во Дворец.
— И чтобы все было по-настоящему — и с платьем и с фатой.
— И с платьем и с фатой. И даже с цветами к могиле Неизвестного солдата... — расплылся в улыбке Гоша.
Катя вздохнула. Счастливо и с облегчением...
На похоронах матери Саша не плакал, держался молодцом, но по ночам часто давал волю слезам, думая лишь о том, как бы плакать как можно тише, — чтобы не услышал Шведов. Ведь теперь в просторной шведовской квартире они жили вдвоем: сын, оставшийся без матери, и муж, потерявший любимую жену.
Саша что-то писал в блокноте, когда дверь приоткрыл Шведов.
— Помешал, Саша? — с извинительной интонацией спросил Шведов. — Мне нужно кое-что сказать тебе, точнее, спросить.
За последние две недели Игорь Андреевич заметно постарел и осунулся: прибавилось седых волос, глубже легли морщины. Даже былая шведовская осанка куда-то исчезла: Игорь Андреевич как-то ссутулился, казался теперь ниже ростом.
— Спрашивайте... я не занят, — ответил Саша, убирая блокнот в ящик стола.
— Но ты записывал что-то, я тебя прервал. — Шведов говорил усталым от бессонницы голосом. С тех пор как умерла Маша, у него совершенно нарушился сон.
— Глупости. То есть вы точно сказали бы, что это глупости. И вы, и все взрослые. — Саша замолчал, покусывая сухие губы.
— Вот как? Извини, но ты...Ты что-то задумал? — спросил модельер.
Саша не ответил.
— В детстве и в юности я тоже готовил такие записки, — тихо проговорил Шведов. — Если интересно — как-нибудь расскажу.
— Вы мне лучше скажите, почему я должен верить? — неожиданно громко вдруг спросил Саша, и глаза его наполнились слезами. — Я не хочу верить вам на слово! Мертвой я маму не видел! А вдруг кому-то выгодно, чтобы я так думал про нее? Чтобы перебросить меня еще куда-то? В третье место? Вы же все делаете, как вам надо!
Шведов помолчал, потом провел рукой по Сашиным волосам.
— Тебя, брат, несет куда-то не туда. Ну, предположим, я ужасный человек, ужасный тип. Но вот этот тип спрашивает тебя мирно и вполне по-людски: Саша, хочешь вернуться к отцу и к Юле? Это можно устроить, мне думается, не позже чем завтра...
— На самом деле? — Саша шмыгнул носом.
— На самом.
— Они сами сказали, что заберут меня?
— Сами, — подтвердил Шведов. — Деду явно не терпится... а ты сомневаешься?.В чем? Просто эти дни понадобились, чтобы опомниться от нашей ужасной беды... Вот я еще не успел опомниться, но про переезд я обязан сказать тебе...
Саша прошил Шведова колючим и полным недоверия взглядом.
— Да, понятно, сразу я стал лишний.
— Дурачок, — сказал Шведов с нежностью.
Он прислушался — и Саша вместе с ним: большая квартира молчала. Каким-то абсолютным молчанием.
— Сам, что ли, не видишь? — продолжил Шведов с печальной улыбкой. — Дом переполнен, как трамвай в час пик. Тут и нужные станут лишними! Непонятно, как я выдерживаю...
Саша невольно улыбнулся.
— Я знаю, это — ирония, она часто скрывает печаль. Так мама говорит... говорила. Так если я перееду, вам же станет еще печальней?
У Шведова повлажнели глаза.
— Я тебе очень благодарен, по-настоящему. — Он нервно кашлянул, справляясь со спазмом, сдавившим горло. — Бросить меня сразу — жестоко... Спасибо, дружок. Ты мне очень помог пережить эти дни. Но теперь я уже справлюсь. Мужчина я или кто?
— Мужчина, факт... — согласился Саша. — Но последние вечера вы плакали... Я видел.
— Зоркий... — Шведов заставил себя улыбнуться. — У нас, брат, повод такой силы... Он допускает, чтобы даже мужчины... Однако, с тех пор как я ношу это звание, я прекратил писать всякую ерунду в блокнотах. Давай, и ты не будешь, а?
Саша помедлил, потом молча достал блокнот и вырвал два исписанных листка. Разорвал листки пополам, потом еще пополам и сказал:
— Если хотите, я мог бы еще несколько дней пожить... Шведов обнял его за плечи.
— Тем самым ты как бы говоришь: «А вы не такой ужасный тип, Игорь Андреич...»
