Николь Баарт - Снежный ангел
– Что бы ты ей сказал, если б мог?
– Сказал бы, что виноват, – не задумываясь, отвечает Митч. – Что должен был заступаться за нее. – Митч смотрит в окно, на медленно опускающиеся крупные снежинки. – Сказал бы, что люблю ее.
Глава 7
Рэйчел
8 октября
Лили лежала на своей кровати с задернутым кружевным пологом. Глаза закрыты, но даже сквозь полупрозрачную ткань видно, что она не спит. Бедняга. Так расстроилась, где уж тут заснуть.
– У вас здесь не занято?
Не самая удачная шутка. Лили не отозвалась.
Не дожидаясь приглашения, я откинула легкую завесу и присела на край постели.
– Я знаю, ты не спишь.
– Нет, сплю. – Лили перекатилась на другой бок, подставив мне спину, свернулась в тугой клубок, из середины которого торчала голова плюшевого медведя. – Уходи.
– Никуда я не уйду, – прошептала я. Не знаю, может, я не то сказала, но тогда мне казалось, что ей нужны были именно эти слова: – Я с тобой, Лил. И всегда буду с тобой.
Долго мы с ней так просидели. Я гладила рукой бледно-лиловое одеяло, а Лили старательно сопела, делая вид, что не обращает на меня внимания. Словно единственный человек, которому стоит доверять, – это она сама. Разве можно ее винить? Я не всегда была с ней честна. Возможно, я ошибалась, полагая, что кое о чем лучше молчать.
– Я просто хотела уберечь тебя, – тихо начала я. – По себе знаю, что значит быть одной, когда некому защитить тебя от монстра под кроватью.
– Нет у меня под кроватью никакого монстра, – глухо пробурчала Лили в плюшевую медвежью шкуру.
Я ненатурально засмеялась:
– У меня под кроватью тоже не было никакого монстра. Это просто так говорят.
– Сама знаю. – Лили на мгновение замерла. Даже дышать перестала, явно решая, сказать или нет. И сказала: – Папа – монстр?
Что ей ответить? Да. И нет.
– У папы своеобразные представления о жизни, Лил. Это не значит, что он монстр, но иногда он делает страшные вещи.
– Ненавижу его!
Это было сказано с такой свирепостью, что я растерялась. До сих пор Лили проявляла не более чем вежливое безразличие к отцу. Сайрус мало занимался ею, когда та была маленькой, а когда Лили, подрастая, сама пробовала наладить отношения, то неизменно натыкалась на стену и со временем привыкла жить в доме, где папа – всего лишь финансовая опора. Он приносил домой деньги, каждый вечер за ужином сидел напротив нее, но делами ее почти не интересовался, и Лили научилась отвечать ему тем же. Она не была папиной дочкой. Но ненавидеть его у нее причин не было.
– Ничего подобного, – возразила я.
– Ненавижу! – Лили рывком села. – Он ударил тебя! Как он мог… как это вообще можно?..
– Все не так просто, как кажется. – Я ласково сжала ей руку. – Я тоже часто бывала не права. И потом, я уже не та женщина, на которой он когда-то женился.
– Как это? – Лили провела рукой по щеке, словно вытирая слезы, хотя глаза у нее были сухими.
Я криво усмехнулась.
– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но твоя мамаша была когда-то довольно симпатичной девицей.
Лили даже рот открыла.
– Да ты что, мам? Ты же красавица! Все девчонки говорят. А мама Эмбер даже сказала, что папа женился на тебе, потому что ты была самой красивой по эту сторону Миссисипи.
– Вот именно – была. Теперь все в прошлом, Лил.
– Да ла-а-адно! Тебе всего тридцать один. – Лили заглянула мне в лицо: – Ты правда очень красивая, мам. Если папа думает по-другому, он просто слепой.
– Ты у меня добрая девочка. – Я похлопала ее по руке.
– Ты что, мне не веришь? – Недоумение Лили было искренним. – Точно, не веришь. Как же ты сама себя не видишь? Другие видят, а ты не видишь?
– Ну, хватит, – одернула я Лили. Не слишком строго, но та все равно отодвинулась. – Это глупо.
– Но я только хотела, чтобы ты знала, что…
– Лили, прекрати! Не имеет значения, как я выгляжу. Главное – это ты. Единственное, чего я хочу – и всегда хотела, – это чтобы ты была счастлива. Вот и старалась оградить тебя от… – Подыскивая нужные слова, я раскинула руки, словно собралась обхватить всю нашу поддельную жизнь. – От этого.
Изо всех сил прижав к себе медведя, – у того даже лапы вздулись как сосиски – Лили долго вглядывалась в меня. Я буквально видела, как бегут мысли в этих чистых глазах. Наконец решение было принято. Лили отложила медведя и протянула ко мне руки. Я сжала ее пальцы, а Лили сказала:
– Надо было мне рассказать. Я переживу.
– Но…
– Я хочу знать правду, – потребовала Лили.
– Ты не понимаешь, чего просишь.
– А вот и понимаю! – Глаза у Лили сузились. – Может, я еще маленькая, но я же не дура.
Она потянула за рукав моего свитера, на запястье открылись три желтые отметины от старых синяков. Сайрус всего-навсего схватил меня сильнее, чем рассчитывал, а в итоге осталась улика, которую приходилось прятать.
– Пустяки. – Я спустила рукав на место.
– Ладно. – Лили снова плюхнулась на постель, натянула одеяло до самого подбородка. – Уходи.
Я оказалась на распутье. Можно было продолжать делать вид, что все у нас в порядке; продолжать драить дом, который медленно, но неуклонно полз в пропасть. А можно было признать, что наша жизнь – только видимость, тонкая пленка улыбок и лжи. Глядя на маленькую, скорчившуюся под одеялом фигурку, я поняла: с враньем надо кончать. Иначе Лили перестанет мне верить. И тогда я ее потеряю.
– Что ты хочешь узнать? – чуть слышно выдохнула я.
– Все, – решительно заявила Лили.
Я зажмурилась. Может, передумает? Нет, она не отступится. В моей дочери была такая сила, о которой я сама могла только мечтать.
– Ладно, – выждав несколько мучительных мгновений, уступила я. – История не очень красивая.
– Ну и что.
– И рассказывать я не умею.
– Мама! – Лили повернулась ко мне: – Хватит искать отговорки. Я хочу знать.
– Почему?
Лили в раздумье закусила нижнюю губу. Вздохнула:
– Потому что некому было защитить тебя от монстра под кроватью.
У меня сжало горло:
– Хорошая моя…
– Наверное, теперь уже немножко поздно, – продолжала Лили, – но ты один раз сказала, что иногда человеку только и нужно, чтобы его выслушали. Ну вот, я слушаю.
* * *Когда мне было столько, сколько Лили, я даже не сомневалась: меня никто не слушает. Я давно называла собственную мать по имени, и не потому, что та этого хотела, а потому, что не очень-то она была похожа на настоящую маму. Подружкам их мамы пекли печенье, заплетали косички; моя же не делала ничего такого. Дескать, от печенья я разжирею, а моим патлам никакие косы не помогут. А уж как она меня поносила… Поначалу я страшно обижалась, а когда подросла и стала понимать, что она творит, почти перестала обращать внимание. Просто держалась подальше от нее, а заодно и от остального мира.
