Джулия Лэндон - Влюбиться в звезду
Они сидели на нем настолько хорошо, что Одри, слушая, как весело разглагольствует Гейл о нужной им сумме денег, не могла оторвать от Джека глаз, скрытых под очень темными солнечными очками. Забавно – ведь ей приходилось встречаться с таким количеством народа, со столькими голливудскими типажами, постоянно попадавшими в список самых красивых людей страны! Но Одри красивым считала только такого мужчину, у которого на костях есть хоть немного мяса, который выглядит так, словно может поднять на одной руке земной шар, и у которого в доказательство есть мозоли; мужчина, который готов работать, чтобы заработать себе на жизнь.
– Одри, ты меня слышишь? – пронзительно крикнула в трубку Гейл.
– Что? Да, конечно, слышу! – вздрогнув, ответила вернувшаяся в реальность Одри и снова зашагала к самолету. – Но я не могу прямо сейчас приехать в Техас.
– Тебе и не нужно приезжать сюда, – утомленно отозвалась Гейл. – Просто перешли маме немного денег.
Нет, в самом деле – Одри не жалела для семьи ничего, но неужели обязательно относиться к ней как к личному банкомату? Неужели нельзя по-другому?
– Хорошо, – сказала Одри.
Джек наблюдал за ней. Вот еще одна сторона славы – люди не церемонились, в открытую разглядывая ее. В таких случаях ей всегда казалось, что у нее в зубах застрял листочек шпината.
– Слушай, мне пора, – сказала она Гейл. – Я позвоню позже, чтобы узнать, как дела, хорошо?
– Ладно. Но ты можешь переслать деньги сегодня? – проныла Гейл, а на губах Джека медленно появилась сексуальная улыбка.
– Хорошо, да. Позже, – пробормотала Одри и отключилась. Глядя на Джека, она внезапно и глупо занервничала и по непонятной причине – видимо, потому что оказалась так близко к нему – вспомнила, как уже прикасалась к нему раньше, на залитом лунным светом пляже.
А это неизбежно напомнило ей о том, как его тело прижималось к ней, и Одри почувствовала растерянность. Именно поэтому, наверное, она и повела себя как избалованная примадонна. Она не хотела так себя вести, но в последнее время поняла, что единственный способ держать людей на расстояний – это быть гадкой. Лукас не уставал повторять, что она вынуждена это делать, иначе ей просто сядут на шею.
То, что она сунула Джеку в руки Бруно, был скорее инстинкт самозащиты, чем что-нибудь другое.
Джек посмотрел на нее так, словно она потребовала немедленно доставить ей каре ягненка или еще что-нибудь такое же нелепое, и Одри подумала: раз уж он собирается получить от нее кучу денег, то может выгулять Бруно, не изображая такую неприязнь.
Нечего и говорить, что полет с самого начала пошел наперекосяк. Усевшись напротив и разглядывая ее с самодовольной ухмылочкой, Джек привел Одри в страшное замешательство. Она не могла собраться с мыслями, не могла дождаться, когда они доберутся до отеля, даже гарнитуру оставила в самолете.
А потом Лукас завел свою шарманку насчет поездки на день рождения к Майку Синейту – как будто ей мало всего остального, как будто она сейчас должна думать о съемках в кино, а не сосредотачиваться на турне, от мыслей о котором ее буквально трясет.
В два часа ночи, когда она пыталась уснуть, все это снова и снова проигрывалось у нее в голове, и Одри крутилась и вертелась, пока Лукас работал над какой-то песней.
– Что случилось, крошка? – спросил Лукас.
– Не могу уснуть.
– Сейчас я тебе кое-что дам, – сказал он, отложив в сторону гитару.
– Нет, Лукас, я терпеть не могу эти таблетки.
Он остановился и посмотрел на нее.
– Ты хочешь заснуть или нет?
Одри хотела заснуть. Если она не поспит хоть немного, то будет чувствовать себя совсем разбитой. Поэтому она взяла таблетки, предложенные Лукасом, запила их водой, и это была ее последняя осознанная мысль, Одри погрузилась в глубокий мирный сон.
Ей показалось, что Лукас отсутствовал не больше пятнадцати минут, а потом снова начал ее трясти. Его рука у нее на бедре была на удивление крепкой. Одри чувствовала себя осоловевшей – почти что мертвой. Под одеялом, натянутым на голову, она заставила себя открыть глаза; потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, где она вообще находится.
– Прекрати! – хрипло пробормотала она; туман во рту пыл таким же густым, как туман в голове.
– Вставай! – прорычал Лукас необычно низким голосом.
Одри сбросила одеяло и приподнялась на локтях. Ей пришлось откинуть с лица спутавшиеся волосы, а когда голова перестала кружиться, она повернулась, чтобы посмотреть на Лукаса – и завизжала.
Над ней возвышался вовсе не Лукас. Это был Джек Прайс. Он хмурился, скрестив на груди руки.
– Какого черта ты тут делаешь? – воскликнула Одри, отползая на другую сторону кровати.
– Лучше спросить – какого черта ты тут делаешь? – парировал он. – Предполагалось, что ты приедешь на площадку два часа назад.
О нет… О Господи! Одри взглянула на часы в тот момент, когда они показали 12:36.
– Черт!
– Поздно легла? – лениво протянул Джек.
– Не твое дело! – огрызнулась Одри, сообразив, что на ней только прозрачные трусики и распашонка. Она схватила подушку и прикрылась, но слишком поздно. Его глаза буквально пылали.
– Думаю, это становится моим делом, когда ты не появляешься там, где должна быть. Это моя работа.
Черт бы побрал Лукаса и его идею нанять охрану!
– И вообще, как ты сюда попал? – сердито спросила Одри, пятясь в сторону ванной.
– Я твой охранник. Конечно же, у меня есть ключ от твоей комнаты. Лукас разрешил мне войти, потому что ты не отвечала на телефонные звонки.
Телефон звонил, а она не услышала? Ладно, не важно – когда она доберется до Лукаса, то задаст ему. Кто он вообще такой – разрешать постороннему мужчине входить в их комнату?
– Ладно. Хорошо. Ты выполнил свою работу, так что можешь проваливать, – произнесла Одри, указывая на дверь.
Джек рассмеялся и уселся в кресло.
– Я никуда без тебя не пойду, звезда моя. Я лично доставлю тебя на сцену.
– Просто пришли за мной машину! – сердито выкрикнула Одри, впечаталась в стену и сильно ушибла плечо. – Ой! Ой-ой-ой-ой-ой!
Он ухмыльнулся:
– Я и есть машина, детка. Поэтому просто поторопись, и мы забудем про это ужасное утро. – Заявив это, он положил ноги на кровать.
– Убери свои ноги с моей кровати! – возмутилась Одри, сдвинувшись вправо, в ванную комнату, и захлопывая за собой дверь. И тут же сообразила, что ничего с собой не взяла – ни туалетных принадлежностей, ни одежды. Даже трусиков.
Ладно, это просто глупо. На сцене на ней надето еще меньше. Верно… но там она накрашена, и обтянута кожей, и вообще – почему-то это совершенно разные вещи: когда на тебя смотрит целый зал или же один-единственный мужчина (таким взглядом).