Елена Купцова - Смерти нет
— Это может решить только она сама. Шушаник неслышно возникла в дверях.
— Шли бы отсюда, — сказала она, качая головой. — Она все равно никого не узнает, джанечка моя. Все Володю какого-то зовет. Не тебя ли? — Она подозрительно уставилась на Басаргина.
Дро вздрогнул, как от укуса змеи. Лицо его потемнело под слоем загара.
— Пить, — простонала с кровати Марго. — Пить! Володя схватил со столика стакан воды и бросился к ней.
Осторожно приподнял ее за плечи и поднес стакан к губам. Вода стекала ей на грудь, лишь смачивая горящие губы. Он в отчаянии повернулся к Шушаник.
— Э-эхх, да разве так надо.
Она смочила в воде губку и приложила к губам Марго. Та с наслаждением глотнула и откинулась на подушки.
— Мама! — прошептала она еле слышно. — Мама, я не сказала вам… про Володю. Мой самый нежный друг.
Дро не стал больше слушать, развернулся и вышел вон из комнаты. Ушел бы он, если б знал, что никогда ее больше не увидит, что пути их разойдутся навеки? Как знать. Безошибочным чутьем воина он понял, что эта высота для него недосягаема, и отступил.
Марго сидела перед зеркалом, поворачивая голову то вправо, то влево, внимательно вглядываясь в свое отражение. На нее смотрело новое, незнакомое лицо, которое, наверное, нравилось ей. Или нет? Похудевшее, тонкое, оно глядело строго и загадочно. В огромных глазах под темными изогнутыми бровями затаилась печаль, неизгладимый знак пережитого. Волосы, остриженные во время тифа, уже отрасли и теперь змеились плавными волнами над ушами. Они, наверное, никогда уже не отрастут, как прежде. Но так даже лучше. Меньше возни. Хорошо, что парик, который она надевала первое время после болезни, больше не нужен. Она все время боялась, что он слетит на ветру, и постоянно ловила себя на желании придерживать его, как шляпку.
Многое изменилось за время ее болезни. От Володи Басаргина известий не было. Шушаник рассказала ей, что он оставался в Эривани до последнего, пока не получил гневную телеграмму от сестры с сообщением, что мать совсем плоха и он может не успеть даже на похороны. Он уехал, пообещав Шушаник вернуться, как только сможет. Марго и ждала его, и не ждала. Прошлое представлялось ей смутным далеким сном. Любое чувство отнимало слишком много сил.
Дро тоже исчез и не подавал о себе вестей. Воспоминания о нем прочно угнездились в прошлом. Если бы он вдруг вернулся, она не знала бы, что сказать ему. Сабет по-прежнему училась в Тифлисе, в Политехническом, присылала ей изредка короткие письма, полные новостей о ее новой жизни, в которой Марго, похоже, не было места.
Пока она болела, умер Махди, их старый садовник, тихо, ни на что не жалуясь, незаметно, как и жил. С его уходом сад зачах и одичал. Марго не любила больше бывать там.
Кроме Шушаник и далекой петербургской тетушки, у нее никого не было на этом свете. Был еще дом, который ветшал на глазах без хозяйской руки. Нежилой, холодный дух поселился в нем. У Марго было чувство, будто дом выпихивает ее из своих недр, шепчет: «Уезжай. Тебе здесь больше не место». А где, где ей место? Куда уехать, что делать со своей жизнью?
Сегодня ей исполнилось шестнадцать лет. Заветная дата, с которой и она, и Елизавета Петровна связывали так много надежд и планов. Где они теперь? Все превратилось в дым, все отняла у нее война.
Марго попыталась улыбнуться своему отражению в зеркале, но улыбка не получилась. Слишком вымученно и натужно. И губы слишком бледны. Марго прикусила их зубами, чтобы вернуть хоть тень прежних красок. Пустые усилия.
Вошла Шушаник и поставила перед ней чашку бульона. Марго только сейчас, увидев ее в зеркале, заметила, как она постарела. Лицо совсем сморщилось, глаза утратили свой прежний веселый блеск, который никогда не исчезал, даже когда старушка сердилась. Она тяжело дышала, видно было, что каждое движение дается ей с трудом.
— Выпей, джана. Тебе нужно набираться сил. Она тяжело опустилась на диван, развязала платок и принялась обмахиваться им. Марго машинально пригубила горячий, пахнущий травами бульон и почувствовала, как он живящим теплом разливается по всем клеточкам ее ослабевшего тела.
— Эх, старость, старость, совсем меня подкосила. Колени болят, — пожаловалась Шушаник. — Которую ночь не сплю.
— С доктором надо бы поговорить.
— Какой доктор! От старости лекарства нет. Мне уж помирать пора. Вот барыню схоронили, теперь и мой черед. Сестра зовет к себе в деревню. Поехать, что ль?
Вот и Шушаник готова оставить ее. Тупая боль, как бурав, вгрызлась в сердце. Одна, кругом одна.
— И ты бы со мной, а, джана? Там места хватит. Куда тебе одной.
Марго лишь качнула головой. Что она станет делать в деревне?
— Скажи, Шушаник, кому можно было бы продать этот дом?
— Багдасаровы хотели купить, еще когда барыня была жива. Уж как упрашивали! Я слышала. Мол, велик слишком для вас, — с готовностью отозвалась Шушаник.
— Ты бы узнала. Я недорого возьму.
Странно и ново было говорить о таких вещах. Только сейчас она ясно осознала, что осталась единственной хозяйкой всего имущества семьи. Только вот никакой радости она не ощутила.
Дело сладилось неожиданно быстро. Купчая была составлена, все нужные документы оформлены. Почти все деньги Марго отдала Шушаник, оставив себе лишь малую толику. Она также встретилась с управляющим и поручила ему подыскать хорошего покупателя на прииски и заводы отца. Ей не хотелось больше ничего иметь, что бы связывало ее. Она желала полной свободы и стала исподволь собираться. Куда? Бог весть. Для нее начиналась новая жизнь.
— Господа! Россия гибнет! Немощь власти, бездарность чиновников, казнокрадство, бессмысленная кровопролитная бойня — мало ли этого, чтобы погубить страну, даже такую могучую, как Россия? Русские как нация вымирают, уничтожаются целенаправленно и методически. Зачем, спросите вы. Кому это выгодно? Я вам отвечу.
Оратор, плотный краснолицый мужчина с профессорской бородкой, перевел дух и отхлебнул воды из стакана. Он умело держал паузу, явно сказывался навык общения с аудиторией.
— А на умирающего он мало похож, — шепнул Басаргин своему соседу, Ричарду Уорли, мужу Нелли.
Ему уже давно наскучила эта бесконечная говорильня, и он сам был не рад, что позволил своему бывшему однополчанину Иволгину, который неизвестно каким образом объявился в Москве, затащить себя сюда. Тот обещал ему общество блестящих умов, патриотов, радеющих за отечество, а получился пшик. Одно позерство и игра на публику.
— Так я вам отвечу, — продолжал между тем оратор. — Заговор. — Он выдержал еще одну эффектную паузу. — Жидовско-германскии заговор, просочившийся на самый верх государства российского. Русский народ, несущий в себе Бога, им как кость в горле.
