Мария Барская - Птица колибри зимы не боится
Каждую минуту, проведенную без него, я ощущала как потерянную для жизни. Я отныне жила только им и лишь рядом с ним. Мы везде были вместе, расходясь по палатам лишь на ночь. Да и на ночь-то не всегда. Митины друзья, делившие с ним комнату, относились к нам на удивление трогательно и с большим пониманием. И изо всех сил старались помочь, не раз организовывая все так, чтобы мы с Митей могли остаться в комнате одни на ночь. Никто из них не позволил себе ни единой сальности по нашему адресу. Это было тем более удивительно, что по другим парочкам, образовавшимся в «Спутнике», они проходились регулярно и нелицеприятно. И вообще веселились по полной программе; от их выходок весь «Спутник» ходил ходуном.
Для меня в то лето вообще все было в первый раз – и море, и тропическая растительность, и обилие фруктов, и черные южные ночи, которые не подбираются постепенно, сквозь сумерки, а наступают вдруг, сразу, будто кто-то там, высоко наверху, повернул выключатель.
И любовь. И мужчина, первый в моей жизни. Первый глубокий поцелуй. Первое прикосновение к мужскому телу. Все было в первый раз. И для Мити я стала первой в его жизни женщиной.
Мы все постигали вместе, и каждое движение рождало в нас восхитительное чувство нового открытия. Мы безоглядно упивались друг другом и нашим счастьем.
Я очень удивилась, узнав, что стала для него первой женщиной. Его друзья явно успели уже приобрести любовный опыт. Как же могло получиться, что он, самый красивый и необычный из них, до сих пор оставался девственником?
– Я ждал тебя, Птица Колибри, – спокойно объяснил мне Митя. – Не хотелось просто так. А по-настоящему мне до тебя никто не нравился.
– Почему Птица Колибри? – не поняла я. – Намекаешь, что у меня нос слишком длинный?
– Нос у тебя замечательный, – ответил он. – А Колибри, потому что ты такая же маленькая, красивая и беззащитная.
– Не такая уж я и маленькая. И совсем не беззащитная. – Я с силой ткнула его кулаком в бок.
Он, сделав вид, будто ему очень больно, возопил:
– Ой-ой-ой! Пощади! Не разбивай моих иллюзий!
Иллюзии, видимо, не разбились, ибо с той самой ночи Митя стал часто называть меня Птицей Колибри.
Мы были настолько поглощены друг другом, что не заметили, как пролетели двадцать четыре дня. Двадцать четыре дня нашего крымского безумного и бездумного блаженства! Необходимость отъезда застала нас с Митей совершенно врасплох. Мы не были готовы к расставанию. Казалось, двадцать четыре дня – это так долго, и нашей жизни в Гурзуфе не будет конца.
В последнюю ночь перед отъездом ребята устроили прощальную гулянку, а мы с Митей заперлись у него в комнате. У меня на глаза наворачивались слезы.
– Птица Колибри, глупенькая, что ты плачешь? – принялся нежно гладить меня по голове Митя. – Зимы испугалась?
– Зимы… без тебя… испугалась, – с трудом сквозь слезы проговорила я.
– Почему без меня?
– Ну, мы приедем и расстанемся.
Слезы уже просто душили меня.
– Почему? – отпустив меня, он уставился мне прямо в глаза. – Решила в Москве со мной не встречаться?
– Нет, нет. Что ты! – прижалась к нему я. – Просто там будет совсем не так, все по-другому. Родители, институт, учеба. Куча всяких дурацких дел. И мы будем видеться только иногда.
– Мы будем видеться часто, – твердо произнес он.
– Все равно не каждый день. – Слезы ручьями хлынули из моих глаз.
– Можем и каждый, – это опять прозвучало очень твердо. – Если ты захочешь, можем прямо с вокзала поехать к родителям. Объявим, что мы решили пожениться.
– Ты делаешь мне предложение? – Я была совершенно не готова к подобному повороту.
Он почувствовал мою неуверенность:
– А ты против?
– Нет, нет, я очень хочу. Только боюсь, родители не поймут. Ну, знаешь, как они. Им нужно время, чтобы привыкнуть. Давай лучше сперва приедем, ты меня со своими познакомишь, я тебя – с мамой, а через месяц им объявим.
– Тогда придется потерпеть и какое-то время пожить врозь.
– Я потерплю. Зато никто не обидится.
– Может, ты и права, – нехотя согласился он. – Хотя это наше решение, и мы, строго говоря, не должны ни на кого оглядываться.
– Но мы ведь с ними живем, – возразила я. – И они – наши родители. Мы им обязаны.
– Пожалуй, ты во многом права, – вздохнул тяжело Митя. – Наверное, и впрямь лучше немного выждать. Мои родители не любят неожиданностей.
Однако все мои планы рухнули вскоре после нашего возвращения в Москву. Мама приготовила мне большой сюрприз. Она оказалась беременна. Мало того что это было ужасно и стыдно само по себе, так еще и со временем удачно подгадала. Ну как мне теперь знакомить с ней Митю? Вот, мол, дорогой, моя мама. Беременна неизвестно от кого.
Одна мысль об этом повергала меня в дрожь. Что он обо мне подумает? За кого посчитают меня его родители? Привез с юга невесту! Из хорошенькой семьи! Да они вообще запретят ему со мной видеться!
Выход из положения, которое казалось мне просто кошмарным, я видела лишь один: как можно дольше, под любым предлогом оттягивать момент Митиного знакомства с мамой. Ведь есть же надежда. Вдруг мама передумает и сделает аборт? Или вдруг ей врачи запретят в последний момент рожать. Она ведь немолодая. Или выкидыш случится. И точка. Будто никогда и не было ничего. Тогда зачем Мите вообще о подобном знать? Кроме того, я где-то читала, что у женщин в возрасте больше шансов родить мертвого ребенка. Значит, и это может случиться.
Я никому не желала зла. Просто ребенка не было, и я не хотела, чтобы он появлялся. Он никому не был нужен и всем только мешал. Тогда мне так казалось.
И я сначала наврала Мите, что мама заболела. Затем – что она тяжело болеет. А еще чуть позже – что, по мнению врачей, ей, вероятно, потребуются сначала серьезное обследование, а потом операция. Матери я о Мите тоже ничего не рассказывала, не хотелось. Во-первых, ее все сильнее поглощала собственная беременность. А во-вторых, она осложнила мне жизнь. Не выкини она такого, я давным-давно уже вышла бы замуж за самого любимого на свете человека. А из-за нее мое счастье повисло на волоске, и приходилось постоянно врать. Я даже Жанетту не смогла познакомить с Митей. Боялась, как бы она ненароком чего не ляпнула про маму. Поэтому и от нее была вынуждена скрывать самое главное в своей жизни.
То есть о моем гурзуфском романе она, конечно, знала. Однокурсницы разболтали. Но я прикинулась, будто это так, несерьезный курортный роман, а девчонки наши вечно делают из мухи слона. Иными словами, полностью завралась. Самой от себя было тошно.
С Митиными родителями я познакомилась почти сразу. Но мы с ним условились пока не объявлять, что решили пожениться, и они восприняли меня как временное увлечение. Мне кажется, это их устраивало. Я им явно не очень понравилась. Митина семья занимала иное социальное положение, чем моя. И хотя в ту эпоху считалось, что у нас в стране все равны, однако существовали люди, которые были, так сказать, выше других, и Митина семья входила как раз в их число.
