Дарья Биньярди - Любовь надо заслужить
— Может, Больдини, художнику? Не это случайно?
— Молодец, то самое! — восхищаюсь я. — Откуда ты знаешь?
— Эти ступеньки напоминают виллу Курцио Малапарте на Капри. Я уже был здесь. Где–то рядом похоронены Де Пизис и Говони[10], а Бассани — на еврейском кладбище. Куда дальше?
— Не помню…
Кто такой Говони, я тоже не помню, но не буду спрашивать. Интересно, Луиджи знает всех знаменитых личностей или только тех, кто жил в Ферраре? Специально щеголяет эрудицией, чтобы удивить меня?
— Давай спросим кого–нибудь.
— Подожди–ка, я вспомнила: могила, что рядом с нашей, была очень забавной.
— Это как?
— Там было написано: семья Нанетти[11]. А я представляла, что в ней похоронены семь гномиков в разноцветных курточках.
Луиджи ворчит:
— Мы не купили цветы. Я схожу.
И прежде, чем я успеваю что–либо возразить, он резко разворачивается и направляется к выходу.
Я медленно бреду среди надгробий. Есть очень красивые памятники, попадаются и странные: египетская пирамида, лев, миниатюрный акрополь. А вот и то, что я ищу.
Сначала — могила Нанетти, точно такая, как я ее помню: белое матовое надгробие без фотографий, только крупная надпись. А рядом — наша, грязная прямоугольная плита из мрамора, обнесенная тяжелой кованой цепью на четырех мраморных колышках по углам. На плите — два имени, даты рождения и смерти. И одна черно–белая фотография: они вдвоем. Он положил руку ей на плечо. На ней — светлый костюм, на нем — темное пальто.
Они стоят на пляже, спиной к морю. Пляж — как тот, где мы только что были с Луиджи. И они улыбаются мне.
Альма
Мы с Франко живем на виа Гверрацци рядом с университетом. У нас трехкомнатная квартира на втором этаже: две спальни и гостиная. Не слишком большая и не очень светлая, но я не могла бы жить в другом месте. Я работаю в двух шагах от дома, и этот район — мой дом, мой мир. Когда Антония стала жить отдельно, Франко переселился в ее комнату, места нам хватает, только книги по–прежнему девать некуда — они навалены везде: в комнатах, в коридоре. Даже на кухне и в ванной.
Идем под портиками молча, но я не чувствую неловкости. Все–таки хорошо, что не пришлось обедать в незнакомом месте. У подъезда, обшаривая сумку в поисках ключей, замечаю мою студентку, Виолу.
Поздоровалась со мной, потом смотрит на Лео, и снова на меня, глаза такие хитрые, будто говорят: «Вот вы и попались, проф!»
Лео улыбается, он понял двусмысленность ситуации. Действительно, он больше подходит мне, чем Антонии, в роли жениха. Только я никогда не смогла бы влюбиться в полицейского. Лео из иного круга, нас мало что объединяет, и часто я даже не знаю, о чем с ним говорить.
Он поднимается по лестнице, немного задыхаясь, впереди меня. Спортивным его не назовешь. Кажется, что Лео преждевременно состарился, — как когда–то мужчины его возраста: животик, небольшая лысина, очки в золотой оправе, всегда в пиджаке и при галстуке.
К счастью, сегодня была Мария, и квартира более–менее прибрана, по крайней мере, заправлены кровати и вымыта посуда. Франко обедает с коллегами, дома тишина, по кухне скользит солнечный луч.
Правильно, что мы решили пойти домой, дома хорошо. Кот Рыжик бежит нам навстречу, трется о мои ноги. Наливаю в кастрюлю воды, ставлю на газ, накрываю стол на двоих: соломенные салфетки и будничные тарелки в цветочек. Лео смотрит в окно, выходящее во двор.
— Мария приготовила два соуса: песто или томатный?
— Мне все равно, — отвечает он. — Как хочешь.
— Тогда сделаем спагетти с соусом песто. Как Антония?
— Думаю, хорошо.
— Разве ты не видел ее сегодня утром?
— Слышал по телефону. Как раз об Антонии я и хотел поговорить, если не возражаешь. Мы никогда не говорили с тобой откровенно.
Чувствую, как во мне нарастает тревога, однако Лео так спокоен, что, очевидно, ничего страшного не случилось. Поссорились? Вряд ли, они никогда не ссорятся, и потом, Лео не тот человек, чтобы изливать душу теще.
— Что случилось? — Я изо всех сил стараюсь скрыть волнение.
— Не беспокойся, ничего особенного. Просто надо поговорить. Пойду, помою руки. — И он выходит из кухни, задев за стол.
Кухня у нас маленькая, а Лео большой. Бутылка с водой чуть не упала, он поймал ее на лету, извиняясь.
Какой же Лео нескладный! Будто заранее подготовил фразы, заучил наизусть. Однако он прав: за то время, что они с Антонией вместе, мы действительно никогда откровенно не говорили. С Франко все иначе, он ни с кем не ведет задушевных бесед, всегда с головой в своих книгах. Но и я не делала попыток завязать с Лео доверительные отношения.
Стол накрыт, я слышу, как отворяется дверь в ванную, и привычные домашние звуки меня успокаивают. В соуснице готовлю песто, ставлю в мойку дуршлаг для макарон. Лео еще в коридоре, до меня доносится какое–то шуршание, и как будто что–то падает с глухим звуком. Что, интересно, он уронил на этот раз?
Я делаю салат, Лео появляется с книгой в руках. Это «Энеида», старое школьное издание, она всегда лежала в книжном шкафу в коридоре. Как странно, я вспоминала об этой книге недавно.
— Знаешь, я как раз думала про «Энеиду» перед нашей встречей.
— Антония мне говорила. Я хотел спросить про двенадцатую книгу.
Двенадцатая — это последняя книга, поединок Энея и Турна. У меня всегда от нее мороз по коже. Потрепанный пыльный томик лежит на столе, а мы едим в тишине макароны. Бледное солнце исчезло, начался дождь, капли барабанят по пластиковому столу на балконе.
Я хотела бы помочь Лео начать разговор, но не знаю как. Не могу же я выспрашивать его об Антонии, а другие темы на ум не приходят.
— Очень вкусно, — одобряет Лео, — молодец.
— Песто готовила Мария, очень простой рецепт: измельчаешь базилик с орешками, добавляешь оливковое масло и пармезан. Чеснок я не кладу, картофель и зеленую фасоль тоже, — отвечаю автоматически.
«Энеида» на столе вызывает во мне беспокойство. Может, это одна из школьных книг, моих или Майо. Книги — единственное, что я забрала из Феррары.
Лео доел макароны, листает «Энеиду», ищет двенадцатую книгу.
— Вот здесь подчеркнуто, я тебе прочитаю, — говорит он.
И читает:
Infelix crinis scindit Iuturna solutos,
unguibus ora soror foedans et pectora pugnis:
«Quid nunc te tua, Turne, potest germana iuvare?
Aut quid iam durae superat mihi?»[12]
Читает, кстати, неплохо, наверное, немного изучал латынь.
— Зачем ты хотел меня видеть? — обрываю его. Думаю, он не случайно выбрал именно этот отрывок.
