Татьяна Ковалева - Чаша любви
Но я люблю этот дом — то, что от него осталось, от прежнего. И в развалинах есть красота — кто будет спорить?
Поднимаюсь на второй этаж, жму на кнопку звонка — лень искать ключи на дне сумки.
Тетушка открывает дверь. В глазах заговорщицкие лукавые искорки. Улыбается. Ямочки на щеках. Новая кофта. Новая шаль. Хотя дома тетушка обычно донашивает старье, пахнущее нафталином.
«Не иначе Константин пожаловал!»
Я угадала, к сожалению.
Тетушка привстает на цыпочки и, оглянувшись в сторону кухни, шепчет мне на ухо:
— Костя к нам пришел. Нарядный, с цветами. Будь ты с ним поласковей… Что тебе стоит!
— Ах, тетя! — пытаюсь возразить я.
Но тетушка уже громко восклицает:
— Аленка! А у нас гость!
Вздыхаю, развожу руками. Снимаю туфли и убираю их в шкаф. Надеваю тапочки, с минуту сижу в прихожей с закрытыми глазами. Ноги гудят…
«Надька сказала, что каблук поцарапан… Забыла пыль смахнуть… Я так устала… Но какая-то помеха… Ах да! Пришел Константин… — открываю глаза. — Где это он? Что-то его не видно! На кухне сидит…»
Расслабившись, устало прохожу на кухню. Константин действительно там. Сидит ко мне вполоборота. Он при параде. Черный костюм — пожалуй, чересчур черный, как на свадьбу; белая рубашка, темно-малиновый в крапинку галстук; сверкающие серебром запонки. И вихры. О Господи! Вечный торт на столе, как всегда — хороший торт. И цветы, георгины — такие свежие, с капельками воды на лепестках.
«С чего бы все это?»
Тетушка Оля колдует над плитой, готовит ужин. Отбивные котлеты (сплошной холестерин), пюре, два салата… Что-то она размахнулась в вечернее время! По какому случаю? Давно не видела Константина? А как же фигура?
Улыбаюсь, начинаю издалека:
— Вкусненько у вас пахнет…
Тетушка в показном смущении прячет глазки. Однако явно сияет. Да и Константин, кажется. Лицо его — как только что отчеканенный серебряный рубль. Сговорились уже о чем-то. Вот ведь парочка! Сошлись на общности интереса.
«А что за праздник сегодня? У кого-то день рождения? — припоминаю сегодняшнюю дату. — Как будто ни у кого. Во всяком случае — из присутствующих».
Никто мне не отвечает.
Тогда подхожу ближе к теме:
— Что празднуем?
Константин, ни слова не говоря, поднимается со стула и… кланяется мне.
«Интересное начало!» — внутренне вздрагиваю я. При этом отмечаю две аккуратные маковки у него на затылке. Счастливым будет!
Константин берет георгины — неловко берет, — едва не опрокидывая вазу, и вручает цветы мне.
Взволнованно произносит:
— Алена, выходи за меня замуж!..
Я молчу, взгляд мой втыкается в торт. Мне хочется обернуться, поискать — где тут Алена?.. может, спряталась за шторой?.. или за холодильником?.. Но нет сил! К тому же, я догадываюсь, Алена — это я… Очень не нравится мне это имя. Я вспыхиваю, я сейчас — злая девочка. Однако прячу раздражение, злость. Человек предлагает руку и сердце все же!
Пауза явно затягивается. Некое напряжение разливается в воздухе — будто с моря пришла грозовая туча, налитая электричеством. Это напряжение чувствуем мы все.
Тетушка приходит Константину на помощь:
— В самом деле, девочка, дочка… Ты ведь мне дочка!.. — она как-то по-старушечьи всплескивает руками. — Сколько можно ходить вокруг да около? Вы не молоденькие уже. Давно знаете друг друга. Чем не пара!
Бросаю быстрый взгляд на Константина.
«Но я же терпеть не могу эти его вихры! Меня раздражает это его пристрастие к путевым заметкам! Я не могу опираться в жизни на человека слабого, непоследовательного, непредсказуемого! И вообще… Я не люблю его! Я не могу представить нас с ним вместе пред алтарем; я не могу с нелюбящим сердцем предстать перед… перед… Ах, я так устала!»
Дабы не обижать человека (на торт, на цветы же потратился) все валю на себя:
— Знаешь, тетя… Извини, конечно, Константин! Не готова я еще к замужеству. Есть еще много недоделанного. Замужество сделает из меня просто женщину. Оно убьет во мне литератора (вот сказанула! как ловко придумала!). Быт, кухня, новые заботы — слишком сильные отвлекающие моменты… И это в то время, когда я почти добилась своего, когда в небе надо мной появились первые проблески…
И дальше накручиваю в этом же духе — умения выразить то, что хочу (в данном случае — что не хочу), мне, литератору, не занимать. Взглядом я исковыряла весь торт. Цветы поставила обратно в вазу. Кажется, они вот-вот завянут от моей речи.
Тетушка, моя хорошая тетушка — вянет первая. Улыбка мертвенно сползает у нее с губ. Очаровательных ямочек на щеках как ни бывало. Глаза тускнеют. От плиты начинает нести горелым. Тетушка ахает, хватает сковородку. Она теперь занята спасением ужина.
«Один из противников выведен из строя, — не без некоторого торжества отмечаю я. — Во всяком случае, на время».
Константин сразу чувствует, что фланги его оголились; парадный лоск мигом блекнет.
— Я так понимаю, это отказ?
Протягиваю руку через стол, тихонько глажу Константину плечо:
— Не обижайся, Костя! Что тут поделаешь? Как видно, не судьба…
Его брови сходятся на переносице:
— А чего ж я столько времени сюда хожу?
«Вопрос, конечно, дурацкий! С какой стороны ни посмотри. Ходи — не ходи, а любовь не выходишь. Это ж тебе не мешок с картошкой!»
Я пожимаю плечами.
Глаза Константина наливаются злобой. Не обидой, не досадой, а именно злобой.
«Ах, какое открытие! Вот не ожидала…». Перемена в Константине все больше беспокоит меня. Кажется, он сейчас грохнет кулаком по столу — полетят на пол тарелки. Или убьет меня. А потом тетку. И будет жить в этой квартире. С квартирами сейчас туговато в стране. Не женился, так хоть квартиру добыл!
Но ничего этого не происходит. В кухне тихо. Убийство не совершается.
Константин медленно поднимается и молча уходит. Я больше никогда не увижу его. Даже где-то жалко человека.
Однако Константин скоро возвращается из прихожей:
— Но почему? Почему? Чем я тебе плох?
— Ты не плох. Просто… — пытаюсь вставить я.
Но его вопросы не остановить:
— Что, мне кто-то перешел дорогу? Что, у тебя есть кто-то лучше меня? — Константин сам не замечает, что переходит на крик. — Нет… Эрика одна. Да и та скоро сломается. Кто тебе ее починит?
— Сама и починю, — я прячу взгляд в георгинах.
«Если от моих слов они не завяли, так от его крика завянут точно».
У тетки, что стоит у плиты ко мне спиной, уже вздрагивают плечи. Может, она плачет? Или смеется. Может, это розыгрыш? Нет, это кошмарный сон…
Константин переступает дозволенное:
