Ирина Степановская - Под крылом доктора Фрейда
Альфия
В отделении была еще одна отдельная палата, куда Альфия всегда заходила в последнюю очередь и, как правило, не с пустыми руками. Сквозь полиэтилен фирменных пакетов просвечивали то яблоки, то яркие апельсины. Иногда из них аппетитно пахло ветчиной, а чаще — соленой рыбой. Сегодня Альфия открыла дверь палаты, держа в руках небольшую пластиковую коробочку с поздней клубникой.
Маленькая старушка, стриженная под мальчика, полулежала на кровати спиной к двери и смотрела телевизор. По блестящему экрану метались мужчины-доктора в коротких халатах, больше похожих на куртки, а полуголые красотки соблазняли их прямо в операционных.
Больная не слышала, как открылась дверь. Альфия, стараясь не испугать, подошла и осторожно прикоснулась к ее плечу.
— Здравствуй, мама! Как у тебя сегодня дела?
Старушка вздрогнула, но, увидев Альфию, выключила звук и недовольно сказала:
— Как дела, как дела… Какие у меня могут быть дела? Без изменения. — С любопытством взглянула на коробочку с клубникой в руках дочери и скривилась: — Что за ерунду ты мне принесла? Ты же знаешь, что у меня от клубники понос. Я просила не фруктов, а колбаски.
На лице Альфии не дрогнула ни единая мышца.
— Мама, колбасу я приносила вчера. Семьсот граммов. Ты же не могла съесть за день такое количество?
— Что ты врешь! Никакой колбасы ты мне вчера не приносила! — Тусклые маленькие глазки сердито уставились на Альфию.
Альфия подошла к холодильнику и открыла дверцу.
— Вот же она.
— Ты мне не говорила!
— Я говорила, мама. Ты забыла.
Старушка шустро скользнула с кровати и проковыляла к холодильнику. Ссутулившаяся от старости, некрасивая, неопрятная, она была похожа на маленького серого паучка. С любопытством развернула пакет, внимательно оглядела колбасу, понюхала.
— Селедкой воняет! Фу! Ешь сама эту гадость!
Альфия попыталась взять у нее из рук сверток.
— Если не хочешь, давай сюда. Я отдам в отделение, больные съедят за милую душу.
Старушка быстро протянула вперед цепкую лапку.
— Еще чего не хватало! Я сама ее съем!
— Ну ешь. Только с хлебом. Хлеб у тебя есть?
— Не надо мне хлеба!
Старушка быстро отрезала кусок колбасы и засунула его в рот. Альфия подошла к окну, где стояли маленький столик и тумбочка, достала из ящика нож, из хлебницы — батон и аккуратно отрезала несколько кусков. Включила электрический чайник.
— Давай я все-таки сделаю тебе бутерброд. Без хлеба живот заболит.
— А помидор ты мне не принесла? Я же тебя просила.
Альфия присела на материну кровать, скинула туфли и пошевелила пальцами.
— Помидоры пока нельзя. Ты сама жаловалась вчера на боли в боку.
— Ну, тогда и колбасу не хочу! Пахнет селедкой.
«Может, действительно в холодильнике рядом с рыбой лежала?» — Альфия босиком подошла к холодильнику и стала перебирать продукты.
— Чего ты там роешься?
— Селедку ищу.
— Нечего рыться. Нет там никакой селедки. Скажи лучше, как у вас дела? Как бабушка?
Альфия вздохнула, захлопнула холодильник, надела туфли и стала мыть клубнику.
— Чего не отвечаешь? Как бабушка?
Альфия повернулась, посмотрела на старушку в упор.
— Мама, ты меня дразнишь? Ведь ты же прекрасно знаешь, что бабушка умерла семнадцать лет назад.
— Да? А я забыла.
— Неправда. Ты спрашиваешь нарочно, чтобы потом спросить об отце. Чтобы это не выглядело, как ты выражаешься, неприлично.
— Хватит меня учить. Как у отца дела?
— Думаю, что нормально. Хотя ты тоже прекрасно знаешь, что его я не видела вообще никогда.
— Надо бы съездить проведать! Нехорошо дочери даже не знать, как живет ее отец!
Щеки Альфии покрылись красными пятнами.
— А отцу, значит, хорошо тридцать семь лет не знать, как живет его дочь?
— Господи, в кого ты такая злая! — Старушка опять уселась на кровать и включила телевизор. — Об отце слышать не хочешь, мать тоже бросила!
Альфия даже онемела от неожиданности. Уставилась на мать.
— Как это я тебя бросила?
— А так! Не приходишь по месяцу, и не допросишься у тебя ничего!
Альфия сощурила глаза, как от боли.
— Чего именно не допросишься?
— Будто сама не знаешь! Помидоры и те поленилась принести, все тебе некогда! Хороша дочка, нечего сказать!
Сердце Альфии бешено колотилось. «Не смей! Не смей разговаривать! Выйди из палаты! — приказывала она себе. — Ничего, кроме ссоры, все равно не выйдет. Относись к ней как к постороннему человеку. Не будешь же ты устраивать с другими больными ссору из-за помидоров?»
Но сердце стучало, гнев требовал выхода, а разум просил справедливости. «Ужасно! Ужасно лечить собственную мать. Где взять терпения? Где найти доброты, любви, если их нет и в помине? Не могу даже видеть это противное, злое чужое лицо».
В памяти всплыл старый сон. Они с матерью идут куда-то летом, в ночи, по незнакомой дороге. Мать, еще совсем молодая, хрупкая, одета в какой-то темный ситцевый сарафан, идет молча, как всегда, отстраненная от нее. Ветер взметает с ее лба мягкие кудряшки с легкой рыжинкой. Вдруг налетает буря, и страшная туча поднимает и как на крыльях уносит мать. Альфия остается одна на дороге. Она бежит вслед за тучей, кричит, спотыкается, но мать уже на небе, вверху, далеко. А она, Альфия, стоит на земле и тянет к ней руки, кричит, умоляет тучу вернуть ей мать. Но мать не смотрит на нее и улетает все дальше, пока совсем не исчезает в небесах…
Альфия до сих пор помнила, как проснулась тогда в слезах. В комнате было темно. Мать лежала рядом с ней, лицом к стене. По подушке распались мягкие кудряшки. Альфия заплакала опять, теперь от счастья.
— Мама! — Она протянула руку и потрогала кудряшки, чтобы убедиться, что мать реальна, что никуда не исчезла, что она с ней.
— Спи давай! Чего ревешь? — недовольно заворочалась со сна мать. Альфия, боясь ее потревожить, отодвинулась на край постели и еще долго смотрела на мягкий абрис ее головы, на худые плечи под одеялом. Смотрела и не заметила, как заснула…
Альфия вышла из палаты, быстро пошла по коридору к себе. «Ну почему? Почему? Почему всегда со мной так? Почему я не могу быть счастливой какое-то хоть сколько-нибудь продолжительное время? Почему если день начнется удачно, то через некоторое время обязательно подвалит какая-нибудь гадость? И даже если не случится что-то самостоятельное, не зависящее от меня, то мать обязательно испортит настроение и заставит ночью мучиться угрызениями совести. И я до головной боли буду пережевывать ее слова и поступки, а потом в отвратительном настроении снова приду на работу и пойду к ней. Принесу какие-нибудь помидорчики… И так изо дня в день…»
