Ненужная мама. Сердце на двоих (СИ) - Лесневская Вероника
Висок и скулу обдает жарким дыханием, а щеки касаются холодные пальцы. Резкий контраст заставляет меня вздрогнуть и распахнуть глаза. Первым делом панически проверяю Алиску, которая мирно сопит рядышком, а потом устремляю сонный, насупленный взгляд на шутника, присевшего у дивана.
Он мягко улыбается, рассматривая меня, поглаживает дочку по плечу, спускается к моей руке, которой я придерживаю ее, накрывает широкой, прохладной ладонью.
- Гордей, - испуганно зову, приподнимаясь на локте. – Что?.. Как он?
- Тише, Вика, с твоим братом все в порядке. Я же обещал, - нашептывает, бережно убирая с моего лица растрепавшиеся волосы, подцепляет одну самую непослушную прядь и заправляет за ухо. Его бархатный голос обволакивает меня, действуя как транквилизатор. – Давай Алиску переложим в кроватку, а потом поговорим.
Большая, шероховатая от антисептиков ладонь на доли секунды задерживается на моей щеке, после чего устремляется к малышке.
- Я сама!
Перехватываю его запястье пальцами, не позволяя коснуться собственной дочери. Отрицательно качаю головой, и Одинцов послушно откликается на мой предупреждающий жест. Взяв теплый комочек на руки, я осторожно сажусь на диване. Покачиваю причмокивающую кроху, чтобы не проснулась, и тихо объясняю Гордею:
- Ты ведь сразу после клиники, даже пахнешь лекарствами – и несешь всю эту больничную дрянь ребенку. Сначала иди в душ, переоденься, а уже после...
- Так точно, мисс доктор, - подносит два пальца к виску, игриво отдавая честь. Сам на себя этим вечером не похож – видимо, стресс сказывается на его настроении.
Поднимаюсь, пряча улыбку, а Гордей аккуратно придерживает меня за локоть. Не спешит уходить… Встав чуть поодаль и скрестив руки на груди, наблюдает, как я укладываю ребенка, накрываю мягким пледом и замираю над кроваткой, слегка толкая маятник.
Контролирует?
В сумраке встречаемся взглядами…
Он будто любуется нами обеими.
Беспощадно разрываю наш мягкий, уютный зрительный контакт, прежде чем окончательно захлебнусь в потемневших омутах ртути. Возвращаю внимание к Алиске, слышу едва уловимое: «Тебя очень не хватало», но когда оборачиваюсь – комната уже пуста. Лишь приоткрытая дверь свидетельствует о том, что мне не привиделось...
Убедившись, что малышка крепко спит, я оставляю ночник и на цыпочках выскальзываю из детской. В ванной шумит вода, а я, помявшись в коридоре, неуверенно направляюсь на кухню. Неловко вести себя в чужой семье как хозяйка, но выбора нет. Мне кажется, Гордей не ел с самого утра, как и я, так что меньшее, чем я могу отблагодарить его за спасение брата, - хотя бы накормить.
- Ты, наверное, голоден? – спрашиваю, не отвлекаясь от плиты, когда слышу шаги за спиной. - Я хотела приготовить нормальный ужин после того, как уложу Алиску, но…
- Но она уложила тебя, - доносится так близко, что я вздрагиваю. - Знакомая история. У меня так каждый день планы рушатся. Я уже и не загадываю.
Гордей становится рядом со мной, вполоборота, упирается бедром в край столешницы, задумчиво и хмуро заглядывает в сковороду. Не нравится?
Боковым зрением изучаю его. Благо, он полностью одет и не смущает меня, как в прошлый раз. На нем домашние штаны, футболка с проступающими мокрыми пятнами. С каштановых, жестких волос срываются капельки воды, стекают по вискам и лбу. Видимо, Одинцов очень спешил. Впрочем, быстрый душ давно вошел у молодого отца в привычку. Иначе с доченькой нельзя – слишком много сил и внимания она требует. Сегодня я ощутила это на себе, выпав из жизни на много часов подряд.
- Омлет будешь? – уточняю из вежливости. Другое блюдо я ему вряд ли приготовлю. Нет ни продуктов, ни времени, ни кулинарных способностей.
- Я все буду, - усмехается несколько удивленно. Переводит взгляд с плиты на меня. Прищуривается. – Одинокие отцы домашней едой не перебирают, - шумно вбирает носом воздух.
- Я готовлю не очень… - признаюсь, потянувшись за нарезанными помидорами. Гордей перехватывает тарелку и подает мне.
- Бульон был неплох, - вспоминает нашу самую первую встречу, когда они вместе с Алиской болели. Будоражит сердце, которое и так стучит аритмично в его присутствии. - Главное, не пересоли, - бросает будто с намеком, вгоняя меня в краску. Но тут же добавляет: - Вредно.
Молча киваю, жестом прошу его сесть за стол и не мешать мне, но все равно чувствую на себе прожигающий взгляд. Сервирую омлет по тарелкам, нарезаю хлеб, делаю чай – и собираюсь подать Одинцову ужин. Однако он реагирует мгновенно и... неожиданно. Невозмутимо помогает мне накрыть на стол.
- Расскажи о Назаре, - сажусь напротив него, дрожащей рукой обхватывая горячую кружку. Кусок в горло не лезет от тревоги.
- Ты успокоилась хоть немного? – участливо уточняет, отправляя большой кусок омлета в рот и глядя на меня исподлобья.
- Если честно, я как в тумане, - неопределенно веду плечом. - До сих пор не верится, что опасность миновала.
- Скажу откровенно, так как мне сложно лгать тебе в лицо… - откладывает вилку и тянет из пачки салфетку, чтобы вытереться. На кухне тоже детские, с запахом ромашки. По всему дому только они.
- Я слушаю, - рвано выдыхаю.
- Если бы не случился этот приступ и Назар дальше тянул с лечением, то последствия могли быть необратимые. Но мы успели, и это благодаря тебе, Вика, - заметив, как я вся трясусь, он берет мою руку, крепко сжимает, припечатывая к поверхности стола. - Ты умница, вовремя сориентировалась – и правильно, что вызвала меня.
- Спасибо тебе. Я верила, что ты поможешь, - импульсивно соединяю наши пальцы. Забываюсь рядом с ним и не замечаю, как уже двумя ладонями согреваю его постоянно ледяную кисть.
- Мне приятно, что ты обо мне такого хорошего мнения, - довольно хмыкает, с налетом горделивости. - Что касается Назара, пришлось поставить стент. Операция прошла быстро и успешно, не переживай. Самым сложным оказалось убедить Богданова остаться в клинике, в то время как он рвался домой решать какие-то неотложные дела.
- Как это похоже на моего братца, - издаю укоризненный смешок.
- Если бы не Надя, его жена, он бы точно сбежал, и даже я оказался бы бессилен. Но она осталась с ним, так что присмотрит. Очень внимательная и чуткая. Странно, конечно, что бывшая…
- Они развелись после потери ребенка. Надя не выдержала… Ушла… - отрывисто бросаю, понимая, что и так раскрываю семейные тайны постороннему человеку. Но почему-то Гордей не кажется мне чужим, и я сипло заканчиваю: - Назар так скучал по ней.
- Я могу ошибаться, но мне кажется, они помирились, - загадочно тянет, приподнимая уголки губ. Улыбка ему к лицу.
- Хорошо бы… Мой брат не выживет без своей Наденьки, да и она… - осекаюсь на половине фразы, до боли закусывая губу. Мне безумно жаль их – они ведь созданы друг для друга. Но судьба бывает очень жестокой.
- Понимаю, - Гордей устремляет на меня тягучий, грустный взгляд, а я… вспоминаю фото его жены. Счастливая, молодая и невероятно красивая женщина в траурной рамке… Да, Одинцов знает не понаслышке, что значит потерять любимую. Навсегда…
Мы по-прежнему держимся за руки. Понимаю, насколько это неуместно в нашей ситуации – и отдергиваю ладони, будто обожглась.
- Мне, наверное, пора, - подскакиваю с места, отодвинув от себя нетронутый омлет. - Поздно, а еще добираться…
Не договорив, хаотично взмахиваю рукой и шагаю на выход. До одури стиснув кулаки, врезаюсь ногтями в кожу. Царапаю сама себя, но остыть не могу. Эмоции душат, накатывают цунами, тянут на дно.
- Не уезжай, - просит Гордей, догоняя меня в коридоре. Ловит за предплечье, дергает и разворачивает к себе лицом. - Комната по-прежнему свободна. Выспишься, а утром я могу подбросить тебя в клинику к Назару. Ну, куда ты на ночь глядя? Со мной ты в безопасности, сама знаешь.
Мягко усмехается, ободряюще проводит ладонями от моих локтей к плечам. Слегка массирует, большими пальцами дотрагиваясь ключиц. Ничего особенного, но каждое его прикосновение отдается ударом тока. Я будто на электрическом стуле. И это последние мгновения моей жизни. Сердце вот-вот остановится.
