Анна Дэвис - Такси!
В прихожей высилась целая гора коробок, похожих на обувные.
— Это что такое? — спросила я.
— Да так. Это все Джимми с Эдди, я к этому отношения не имею, — отозвался Стеф с кухни.
— Да, но внутри-то что? — Я разглядывала пирамиду.
— Ферби. Такие интерактивные финтифлюшки. Их можно научить разговаривать, ну и всякое такое. Старые запасы. Тут их сотни три.
Старые запасы, дуру нашел. Но я ничего не сказала. Не мое дело. Пока в это не втягивают Стефа.
— Выпьешь? — он протянул бокал красного вина, едва я переступила порог кухни. — Или с тебя уже хватит?
— С чего ты взял, что я пила?
Стеф посмотрел на меня. Этот его «всезнающий» взгляд — но выходит довольно мило. Стеф вообще удивительно милый со своими рассчитанными на публику повадками школьника и наигранно уличной манерой говорить. Нелепо, но очаровательно. Джимми ведет себя так же, но его это не делает особо привлекательным. Оба они помешались на гангстерах. Слишком много Мартина Скорсезе[7] в подростковом возрасте. А вот Эдди изображать уличный говор не нужно. Для него это естественно. Из-за Эдди я действительно беспокоилась, — точнее, из-за его влияния на Стефа.
Я села за расшатанный столик, а Стеф надел фартук, словно образцовая домохозяйка, залил кипятком зеленые бобы в кастрюльке и поставил все это на огонь. Потом подсел ко мне.
— Как в Испании? — спросила я. — Загар что надо.
— Ага, смотрится, да? — Стеф продемонстрировал коричневую руку, покрытую золотистыми волосками. — Что скажешь о вине?
Я сделала глоток.
— Здорово.
— И все?
Я отпила еще. Чего он от меня хочет? Я не слишком-то разбираюсь в винах.
— Хорошее. Фруктовое.
Стеф улыбнулся и через стол подтолкнул ко мне бутылку. Наверное, нужно прочитать этикетку — ладно. «Хосе Мария Маркес 1996, Риоха».
— Ты бы сколько за это выложила?
Эта игра уже начинала меня утомлять.
— Ну не знаю я, Стеф. Шесть фунтов? Семь? Улыбка стала еще шире:
— Грандиозно. В розницу вино идет за пять девяносто девять в аэропортах и на паромах. Внутри страны — за шесть девяносто девять.
— И что?
Стеф придвинул ко мне еще одну откупоренную бутылку, уже без этикетки:
— Теперь попробуй это.
Я отхлебнула и этого вина, но разницы не заметила.
— Если бы я тебя плохо знала, то подумала бы, будто все три недели ты учился на дегустатора.
— Нет, скажи, а об этом ты что думаешь?
— Жаль тебя разочаровывать, но для меня на вкус одинаково.
— Потрясно! — Он явно был в восторге. — «Респект». Обычное испанское столовое вино. Два пятьдесят в магазинах и полтора фунта в порту.
— Рада, что смогла тебя осчастливить, не отличив плохого вина от хорошего, Стивен.
Стивеном я назвала его специально — чтобы позлить. Это его настоящее имя. Стивен Мур стал Стефаном Муковски пару лет назад без особых на то оснований. Насколько понимаю, ему просто захотелось обзавестись романтическим псевдонимом. Я и не знала, как Стефа зовут на самом деле, пока во время сборов в Испанию не заглянула в его паспорт. Дурь, конечно, редкая, но Стеф очень мил. Сахарочек, при всей своей браваде.
— А вот и нет, Кэт, вовсе нет. Ты у меня что надо. — Он поставил обе бутылки рядом. — В них одно и то же вино.
— Но ты же сказал…
— Я в курсе, что я сказал. «Хосе Мария Маркес» девяносто шестого года стоит от шести до семи фунтов, и люди столько и будут выкладывать за столовое вино, которому два пятьдесят красная цена. И все потому, что на нем этикетка от «Маркеса».
— Стеф, ты хочешь сказать…
— Это все этикетка, Кэт. Только по ней люди и выбирают вина. Они понятия не имеют, что внутри! — Стеф был взбудоражен. Бобы кипели вовсю, но он даже не замечал этого. — Ты знаешь, что по крайней мере четверть сортов вина в магазинах на вкус отдает пробкой? Замечала?
— Нет.
— Люди не знают, чего ждать от вкуса. Они просто понимают, что это вино, — и пьют его. Они верят ЭТИКЕТКЕ.
Теперь я сообразила, для чего понадобилась эта поездка в Испанию и почему ее организовали так скоропалительно. Раньше он ни разу не упоминал о «лучшем друге» в Мадриде.
— Что это за афера, Стеф? Ты во что вляпался?
Я сидела у Стефа на кухне и пыталась есть цыпленка. Порция была солидная — ножка и часть грудки. И семь жареных картофелин — семь. И целая гора зеленых бобов — они грозили вот-вот посыпаться с тарелки. Все это долго тушилось в подливке. Стеф поведал, что весь фокус кроется в масле с чесноком и эстрагоном, которым он полил цыпленка, перед тем как поставить в духовку. Я машинально улыбалась, стараясь не думать обо всем, что умяла незадолго до этого: утиные сердечки, гусиная печенка, блюдо грибов, капуччино, черный пудинг, суп-пюре из омаров, гребешки с кремовым соусом, черника и красная смородина с желе из шампанского. Порции маленькие, но в желудке они громоздились горой. Отрезав тонкий лоскутик курятины, заставила себя отправить его в рот. Теперь предстояло сжевать — и смириться с новой мешаниной вкусовых ощущений. Стеф тем временем подлил мне дешевого вина, прикидывающегося «Хосе Марией Маркесом», и похвастался, какую лихую он затеял махинацию. Это было его детище. Стеф вышел на связь с этикеточным типом, с владельцем грузовика, с поставщиком дешевого вина — словом, со всеми. Стеф считал, что ничем не рискует — на передовой отдувается шайка чокнутых испанцев, а сам он ловит кайф у себя дома на Брик-лейн в компании жареного цыпленка, трех сотен краденых компьютерных игрушек и таксистки на пять лет старше его, некогда великолепные формы которой вот-вот сгинут под ведром соуса и тонной кулинарных шедевров.
Пока Стеф распинался про затею с вином, я вглядывалась в его лицо. Бледно-голубые глаза, окруженные тенями — результат сборищ, бессонных ночей, перетекавших в дни и снова в ночи… Чудесные светлые ресницы, придающие ему облик невинного младенца… Следила за движениями чувственного рта, за ямочками, то появляющимися, то исчезающими на щеках, и думала: как я могу сидеть спокойно и позволять этому волшебному мальчику губить собственную жизнь? Ведь Стеф действительно волшебный. В нем есть нечто особенное. Как бы это объяснить? Он хорош в постели — но это само собой разумеется. И у него изумительные руки, каждое его прикосновение — это нечто необыкновенное. И он замечательный слушатель — помнит все, что я ему говорила, и никогда меня не судит. И инстинктивно чувствует, когда что-то не так. Как сейчас.
— Кэт, ты чего? Ты к еде даже не притронулась.
Я с трудом одолевала следующую картофелину. К жареному пейзажу на тарелке я толком не прикасалась — просто перемешала его так, чтобы он казался поменьше.
