Зацепить 13-го - Уолш Хлоя

Я подышала, толкнула дверь и вошла в пустую раздевалку, где в нос ударило зловоние не то мази, не то какого-то лекарства.

Запах был такой сильный, что слезились глаза.

Пар, пробивавшийся из коридорчика, подсказывал: там душевая.

Большинство раздевалок были однотипными: основное помещение с белыми стенами и деревянными скамейками, тамбур и душевая с несколькими кабинками.

Идиотка, он в душевой.

Что ты делаешь?

Уходи.

Уходи немедленно!

Я в замешательстве развернулась и уже направилась к двери, но вдруг остановилась как вкопанная, услышав голос Джонни:

— Шаннон?

Я обмерла, снова повернулась и увидела его.

— Привет, — выдавила я, заставляя себя дышать, хотя при виде Джонни сердце так заколотилось, что это было трудно.

У Джонни с плеча свисало полотенце, он опирался на металлический костыль, гримаса на лице подсказывала, что ему больно. На нем опять были боксеры «Кельвин Кляйн».

На этот раз черные.

— Привет, — ответил Джонни, отвлекая меня от опасных мыслей. — Что ты тут делаешь?

— Хотела тебя проведать, — выпалила я, стараясь не смотреть, как напрягаются мышцы его живота, пока он ковыляет до скамейки, опираясь на костыль. — Я волновалась.

Он снова хромал, и теперь это было отчетливо видно. Я мгновенно насторожилась.

Насторожилась и испугалась за него.

— Я и сейчас волнуюсь, — пробормотала я.

— Какой-то придурок из Ройса порвал меня шипами, — буркнул Джонни.

Он осторожно сел, поставил рядом костыль и положил полотенце на правое бедро.

— Порвал тебя? — в ужасе спросила я.

Боже мой!

Тяжело выдохнув, Джонни уперся затылком в белый кафель стены.

— Уроды.

— Джонни, ты не сразу встал, — кусая губу, прошептала я и посмотрела на его бедро. — Ты долго пролежал на траве.

— Потерял сознание от боли, — нехотя признался он.

— Тебя отправляют в больницу? — спросила я, заставляя себя оставаться там, где стою, хотя мне отчаянно хотелось броситься к нему. — На обследование?

— Такой протокол на эти случаи. — Джонни тяжело выдохнул. — Фигней страдают.

Врун.

Я знаю, что тебе предстоит операция.

— Насколько все плохо? — заставила я себя спросить.

Он посмотрел на меня; глаза и теперь полны жара.

— Шаннон, я в порядке.

Опять вранье.

Джонни скрипел зубами, когда разговаривал, — было понятно, как он мучается.

Ему было больно.

И страшно.

— Ты уверен? — допытывалась я.

Он взглянул на меня; синие глаза так и пылали.

— А ты?

— Не знаю, — беспомощно пожала плечами я. — Я очень боюсь за тебя.

Услышав мой ответ, Джонни изогнул бровь, и я зарделась.

— Наверное, мне лучше уйти. — Я сцепила пальцы и сглотнула. — Пойду подожду в автобусе.

Я повернулась, торопясь уйти.

— Можешь остаться со мной?

Мои ноги приросли к полу, а сердце снова заколотилось.

— Что? — спросила я, поворачиваясь к нему.

— Пожалуйста, — сипло сказал Джонни. — Не хочу торчать здесь один.

У меня сжалось сердце и перехватило дух.

— Хочешь, я позову Гибси? — вяло предложила я.

Джонни покачал головой:

— Мне нужна только ты.

Я понимала, что нужно уходить.

Нужно выйти отсюда и сесть в автобус.

Это было бы разумно.

Но я не хотела уходить.

Потому что я не могла оставить его.

На негнущихся ногах я подошла к скамейке и села рядом.

Рассудок ничему не доверял и был настороже, но сердце ни в чем не сомневалось, а тело было более чем счастливо оказаться рядом с Джонни.

Меня влекло к нему физически, я была связана с ним эмоционально и ментально напугана.

Внутри меня разыгралась мучительная душевная битва.

Внутри отчаянно бушевала тревога за этого парня.

Я ее не понимала и не стремилась понять.

Потому что одновременно я почувствовала огромное облегчение, когда вошла и увидела его живым и способным двигаться. Я знала: Джонни боится за свою карьеру в регби, но я сейчас думала только о том, что он цел.

Облегчение и тревога одновременно пульсировали во мне, что спровоцировало мое дальнейшее поведение.

— Все в порядке, — пообещала я, беря его ручищу в свою. — С тобой все будет в порядке.

Джонни напрягся, но не выдернул руку.

Я свою тоже не убирала.

— Шаннон, мне так больно, — опустив голову, признался он. — И жутко страшно.

— Знаю, — прошептала я, придвигаясь ближе. Пальцы сами тянулись отвернуть полотенце — так мне хотелось посмотреть, насколько все плохо. — Тебе дали болеутоляющее?

Джонни судорожно выдохнул:

— Врач сделал мне какой-то укол. Думаю, миорелаксант.

— Помогает?

Он покачал головой.

— Наверняка жалеешь, что потратил на меня свой запас ибупрофена, — пошутила я, пытаясь хоть как-то отвлечь его от тягостного состояния. — Сейчас бы пригодился.

— Скорее мне бы пригодился транквилизатор, — угрюмо ответил он, понурив широкие плечи.

— Можно посмотреть? — тихо, но настойчиво попросила я.

Держа его руку своей правой рукой, я протянула левую к подбородку Джонни и повернула лицом к себе.

— Сволочи, — проворчала я, разглядывая синяк на его щеке и порез над бровью, который уже затянулся. — Бедное твое лицо.

Джонни лишь усмехнулся.

— Что тут смешного? — спросила я, обрадованная его смехом.

— Странно слышать от тебя «сволочи», — ответил он, устало улыбнувшись.

— Мне нравится ругаться, — сказала я, пытаясь чем угодно отвлечь Джонни от боли.

— Нет, не нравится, — угрюмо возразил он, слишком проницательный. — Ты так говоришь, чтобы меня отвлечь.

— Получается?

Он напряженно кивнул:

— Не останавливайся.

Прочесывая мозг в поисках темы для разговора, я шарила глазами по его телу, подмечая каждую мелочь, пока не остановились на его руке.

По-мужски крупная, с костяшками странной формы; наверное, сказывались годы тренировок и травм. Длинные пальцы с коротко подстриженными ногтями. Тыльную сторону левой руки пересекал длинный шрам.

Я вопросительно посмотрела на него.

Коснувшись пальцами шрама, я спросила:

— Откуда у тебя это?

— От шипов бутсы, — ответил Джонни, глядя на наши сомкнутые руки. — Запрещенный прием в раке, два года назад, клубный полуфинал, семь швов и противостолбнячный укол.

— Ого, — поморщилась я.

— Да, — выдохнул Джонни.

— А еще шрамы у тебя есть?

— Несколько, — ответил он, с любопытством глядя на меня.

— Можно посмотреть?

Джонни помедлил, потом кивнул.

— Ну, если хочешь.

— Хочу, — ответила я, стараясь занять его ум до приезда «скорой».

— Его я ломал столько раз, что всех и не упомню, — сказал Джонни, указывая на нос. — Самый жуткий перелом случился прошлым летом. — Он поморщился. — Чтобы поставить кость на место, врачам пришлось ее подпилить и снова сломать.

— Поставить кость на место? — выпучила глаза я.

— Угу, — усмехнулся он. — А до этого нос у меня упирался в щеку.

— Боже! — охнула я, и у меня свело живот. — Это же варварство.

— Это регби, — засмеялся он и тут же застонал, поморщившись от боли.

— А еще какие были травмы? — поспешила спросить я.

Тяжело вздохнув, Джонни стал подробно рассказывать, как в тринадцать лет у него лопнул аппендикс, а потом, когда он выздоравливал, его вывернуло, что привело к еще одной операции. Только после этого он позволил мне увидеть шрам на животе.

«Живот» — нелепое слово для описания этой части его тела.

Оно было слишком нежным и невинным и не отражало того, чем обладал Джонни.

Животы у мальчишек.

А тут с первого взгляда становилось понятно, что Джонни уже не мальчишка.

Кубики пресса и темная полоска волос под пупком наглядно это демонстрировали.

Джонни наклонился и показал на фрагмент сожженной кожи над правым коленом.

— А вот из-за этого у меня все лето пошло коту под хвост.