Гарольд Карлтон - Жертва
Она подвела брови, прикусив зубками кончик языка. Вчерашний вечер принес ей чистый доход от фотографий в «Посте», «ВВД» и «Таймсе».
— С этого момента я не собираюсь иметь дело с богатым человеком из общества, — произнесла она.
— Я думал, что я тебе нравлюсь, — благоразумно напомнил голос.
— Ах ты, блевотина! — закричала Соня на автоответчик. — Дэвид Ласалль, бедный маленький богатенький мальчишка! Да, трахаешь ты классно, и чего ты хочешь? Медаль на грудь?
На прошлой неделе, лежа рядом с ней в постели, Дэвид вместе с ней прослушивал сообщения автоответчика с мольбами и упрашиваниями мазохистов и вместе с ней потешался над мужчинами, повторяющими ее имя, некоторые из которых были знамениты. Он поверил, будто она впустила его в свой мир, льстя себе, что он находится по ту сторону этой агонии. Он и мысли не допускал, что она держит его для того же самого! Как это он мог представить, что она занимается тем же самым с другими парнями за его спиной! На другом конце повесили трубку. Ничего, позвонит снова — таков весь Нью-Йорк. Соня была большим знатоком в этой игре временной ненужности. Обычное любовное зелье на Манхэттене.
Она сделала прическу, собрав волосы сначала вперед, так что они упали ей на лицо, и взбила их щеткой. Она думала о своем отце и о том, как посылала ему свои первые фотокарточки, где она снималась как модель, чтобы показать ему, как она хорошо выглядит. А потом от него пришла коротенькая записка, в которой он просил больше не посылать снимков. Но она продолжала любить его, потому что считала это своим долгом. Если вы единственный человек на свете, который любит другого человека, разве вы можете позволить себе разлюбить его? «Ах, папочка, — думала она. — Ты должен победить рак! Я бы ухаживала за тобой и помогла преодолеть любую болезнь, если бы ты поверил в мою любовь!»
Снова зазвонил телефон: опять Дэвид.
— Прости меня за предыдущий звонок, — послышался его голос. — Теперь я хочу просто оставить сообщение, Соня. Может, тебя и в самом деле нет и ты где-то демонстрируешь свои прелести. Ну, неважно, я только хотел сказать, что мне не хотелось бы оставлять тебе лишь сухое сообщение. Позвони мне, когда появишься, детка. Давай встретимся попозже или просто поболтаем, ладно? Я люблю тебя.
Потом голос надолго замолчал, и она, ожидая, смотрела на автоответчик. Красная кнопка продолжала гореть. Вдруг он опять принялся канючить:
— Сними трубку, детка, я же знаю, что ты дома. Ну будь умницей!
— Да Бога ради! — Она швырнула зеркальце, перед которым делала макияж, о телефон, и оно, разлетевшись от удара о черный пластик, усыпало блестящими осколками ее туалетный столик. Ничего, горничная уберет. Она стояла перед гардеробом, начисто забыв о Дэвиде. Рэй увидит меня и поймет! Этот сигнал должен подействовать на его подкорку. Ты — сексуальный черный рок-певец, я — сексуальная королева топ-моделей Нью-Йорка. Им достаточно будет только взглянуть друг на друга, и между ними пробежит электрическая искра! Она выбрала короткое пурпурное платье — ее фиалковые глаза вспыхнут, как два маяка! Прозрачные колготки должны сделать ее ноги невероятными. Блестящие туфельки за пятьсот долларов. Обута она будет отлично. Такой вид всегда заставлял ее улыбаться. Как маленькая кобылка! Боже! Она запустила руку в гриву волос. Она была похожа на взвинченную девушку-подростка, собравшуюся на концерт своего музыкального идола. Никто бы не поверил в это! Но какой же смысл держать весь Нью-Йорк у своих ног, если иногда не воспользоваться этим? Она присела на кровать, чтобы натянуть колготки и надеть свои дорогие туфельки.
В восемь вечера она сидела в первом ряду «Мэдисон-сквер-гарден», рядом с проходом в полукруглом зале, вытянув свои стройные ноги. Соседнее кресло пустовало, потому что его она тоже купила. На него она положила алую розу с длинным стеблем, которую она купила перед тем, как сесть в такси. Стебель был опущен в крошечный пузырек с водой, прозрачная бумага защищала цветок. Она встанет и преподнесет его ему, а если он окажется далеко, то кинет к его ногам.
Она выглядела, как страница, вырванная из «Вога»: ее ноготки и драгоценности блистали, высоко забранные назад волосы открывали изумительное лицо. Тонированные очки, которые она специально надела, чтобы отгородиться от взглядов соседей, делали ее еще более таинственной и заставляли их всматриваться еще пристальнее. Она должна быть знаменитостью, читала она на их лицах.
— Он точно любит белых девушек? — допытывалась она у человека, который помог ей достать билеты.
Тот только смеялся в ответ:
— Он любит разноцветных девушек!
— А он увидит меня?
— Он увидит тебя самым отличным образом!
Она обмахивалась концертной программкой, поглядывая на часы. Да, здесь умели нагнетать ожидание и беспокойство публики. Было уже восемь двадцать, и зрители начинали тихонько раскачиваться и скандировать: «Мы хотим Рэя! Мы хотим Рэя!» Соне тоже хотелось скандировать вместе со всеми. Она посмотрела программку. Мало что в ней было незнакомо истинному фанату Рэя Левэра. В краткой биографии сообщалось, что Рэй в пятнадцать лет уехал из Джорджии, пытаясь достичь чего-то в музыкальной индустрии, что после того, как он пел фонограммы для знаменитых певцов, ему удалось записать свой первый сольный диск. Этот альбом сразу стал хитом и получил приз «Грэмми». Второй альбом сделал его звездой. Сегодняшний вечер приходился на пик его музыкальной карьеры.
Прожектора вспыхнули, и люди в зале завыли и засвистели. Сонино сердце подпрыгнуло и учащенно забилось. Выход Левэра был обставлен потрясающе. Луч света упал на входную дверь, которая внезапно распахнулась. С белым галстуком на шее и в белых узких брюках он ворвался в зал, как боксер, шагая сквозь толпу в окружении своих телохранителей, людей из службы безопасности и своих музыкантов. Луч света властно сопровождал его великолепное шествие на сцену. Толпа продолжала бесноваться, крича и улюлюкая, и сердце Сони перевернулось, когда она увидела его. Он сиял, как солнце, его открытая детская улыбка была обращена к каждому, пока он поднимался на сцену. Рев толпы перерос в общий несмолкаемый стон. Оглушительный оркестр начал с гипнотизирующих ударов басов, таких низких, что звук проходил, казалось, через каждое кресло и пронизывал каждый позвоночник. Каждый мгновенно узнал вступление к самому знаменитому хиту Левэра «Битва любви». Когда он приблизился к сцене, его эскорт вознес его наверх, и, распахнув белый пиджак, он ринулся в самый центр сцены — овала перед креслами партера. Блестящий, сверкающий его пиджак создавал некое свечение вокруг него. Группа певцов на подтанцовках — две сексуально одетые девушки и два парня в смокингах — вилась позади него в единении танца.
