Галина Мишарина - Бури
— До свидания! — ответила я.
Мужчина неспешно удалился, и Алеард проводил его взглядом.
— И почему он решил, что я смогу себя защитить? — спросила я.
— Санада отлично чувствует людей, он понял, что ты не из робкого десятка, Фрэйа.
— Алеард, я такая размазня! Меня легко застать врасплох, это точно. Я не убегаю от своих страхов, но и желания встретиться с ними лицом к лицу у меня не возникает.
Алеард усмехнулся.
— Страх может быть разным, Фрэйа. Если ты не бежишь — значит, ты готова сражаться. — Он взял меня за плечи, и я поглядела ему в глаза. — Смущение не идёт в разрез с решительностью, Фрэйа. Можно быть и робкой, и сильной одновременно. А вот трусливой и сильной — нельзя. Но ты уж точно не трусиха.
— Ты так думаешь? — растерялась я.
— Ага, — улыбнулся Алеард. — У тебя всё на лице написано, а я хорошо умею читать по лицам. Ладно, идём.
Мы прошли мимо домиков и направились к столовой. Она находилась на крытой веранде, куда приносили свежесобранные плоды и где периодически — по желанию — что-то готовили. Всё утопало в цветах. На плетеных стульях были мягкие сидушки с ярким цветочным рисунком, столы были светлые, круглые, и один длинный стол вдоль стены. Народу хватало. Алеард с кем-то поздоровался, а я напряжённо поискала глазами Конлета. Хорошо, что его не оказалось поблизости. Если бы он снова стал меня попрекать, боюсь, я в ответ начала бы огрызаться.
Мы уселись в уголок, набрав на тарелки всякой еды. Я взяла овсяную кашу на сливках, ежевичный морс, свежий хлеб и масло. Хлеб был еще теплый. Я тоже пекла свой хлеб, но не каждый день.
Мы молча ели, и посматривали по сторонам, и вдруг я заметила Конлета, входящего в столовую. Алеард кинул в том же направлении быстрый взгляд, всё понял, чуть подался вперед и произнёс успокаивающе:
— Ты не должна ни перед кем оправдываться, Фрэйа. Он не прав и поймет это.
— У меня прекрасное настроение, Алеард, но если он снова будет меня обижать — я дам сдачи.
— Это как раз то, о чём мы говорили, — улыбаясь, ответил мужчина.
Конлет подошёл к нам.
— Алеард, Фрэйа, доброе утро! — сказал он вполне дружелюбно.
— Доброе, — пробурчала я в ответ.
— Привет. Садись к нам, если хочешь, — пригласил его Алеард.
Парень сел, и мы молча продолжили есть. Почему-то мне стало смешно. Наверное, я просто нервничала и не знала, куда себя деть. Часто бывало, что от волнения слова застревали в горле, и наружу выходил только глупый, сумасшедший смех. Я поглядела на Конлета исподлобья: он преспокойно уплетал молочную лапшу и выглядел бодрым и отоспавшимся.
— Как дела у Николая и Рады, продвигаются? — спросил капитан.
— Не особо, — ответил парень. — Они застряли.
— На это нужно время, Конлет, а времени у нас предостаточно. Не теребите Бури — и всё будет хорошо, — сказал Алеард. В его голосе мне почудилась хитрая весёлость.
— Я не могу понять, как такое могло произойти! — откашлялся техник. Разговоры о Бури его тревожили, а, разволновавшись, он подавился лапшой. Чтобы не встрять в разговор, я заткнула рот бутербродом.
— Ты пытаешься понять, и поэтому не понимаешь, — ответил Алеард. — Расслабься, Конлет.
— Я стараюсь во всём разобраться, но произошедшее не укладывается в голове! — словно не услышав Алеарда, сказал парень.
— И не уложится, пока ты не перестанешь всё подчинять разуму. Мы можем строить предположения, спорить и обсуждать случившееся, но нас слишком много, и каждый хочет быть услышан. В такие моменты важно не забывать, что твое мнение не единственно верное, — спокойно произнёс Алеард.
— Я знаю, — быстро ответил Конлет. — Но как бы я ни хотел поверить вам, пока что Бури для меня — всего лишь высокотехничная железяка.
Я нахмурилась и сцепила руки на груди. Какой же он недоверчивый упрямец! Ладно бы не верил мне, но Алеарду…
— Я знаю, ты из тех людей, что верят только своим глазам, Конлет, — кивнул капитан. — Поживём — увидим. Может быть, и железяка снова очнётся, дабы показать всем, на что она на самом деле способна.
Настал черёд Конлета нахмуриться. Он не оценил шутку. А вот я не выдержала и хмыкнула. Алеард перевёл взгляд на меня:
— Фрэйа, когда ты сможешь прийти?
— Я приду сегодня, после обеда, — сказала я, вставая. — А может и раньше.
Нужно поскорее расправиться с делами и вернуться в комплекс, к Бури и Алеарду! У меня свербело в затылке.
— Хорошо, тогда до встречи, — улыбнулся Алеард. Думаю, он почувствовал моё состояние и не стал задерживать.
— Пока, Фрэйа, — сказал Конлет. Он тоже улыбался, но натянуто. Напряжение сидело внутри него, сгорбившись и довольно потирая руки, и никто, кроме самого Конлета, был не в силах совладать с ним.
Я подходила к внешнему кругу высоченных тополей, когда меня окликнул знакомый голос.
— Вернулись! — изумилась я, узнав сестру. — Привет, милая!
— Фрэйа! — воскликнула Яна, и мы обнялись. — Какая ты стала хорошенькая, а ведь мы не виделись всего-то полтора года!
— Всего-то! — передразнила её я. Всё это время мы и правда общались только на расстоянии.
У Яны были резкие скулы, широкая нижняя челюсть, пухлые губы, нос тонкий и прямой, а глаза слегка раскосые, ярко-голубые, и брови как два крыла: высокие, изогнутые. Её черные волосы вились, как и мои, но на этом сходство между нами заканчивалось. Разве что ростом мы были одинаковы. У меня были круглые большие глаза и слегка курносый нос, а брови низкие, широкие и прямые. Яна называла мои глаза «грозовыми», и предлагала передать затейливый оттенок детям. Для меня они были просто серыми, и я отшучивалась, говоря, что лучше пусть глаза у малышей будут как у отца.
— И даже не важно, что у него они вполне могут оказаться, как и твои, грозовыми, — хитро щурилась Яна, и мы смеялись.
Артём и Люся ждали нас у озера. Я без утайки рассказала ребятам, что за дела творятся в комплексе. Они были теми людьми, что поддерживали на плаву мой подгнивший плот. Доверие, взаимовыручка, забота — всё это скрепляло прочными нитями полотна наших судеб. Я знала, что могу на них положиться, и всегда была готова протянуть им руку помощи.
«Случайных встреч не бывает, — писала в дневнике жившая столетия назад. — У нас под ногами зыбкая почва, сделай шаг — и провалишься в судьбу… Судьба повсюду, и мы можем влиять на нее — хорошими и плохими поступками. Я думаю, она справедлива и закономерна, хотя иногда может показаться, что она чересчур жестока. В моей судьбе никогда не было случайного. И никогда она не отзывалась мне несправедливой болью. Все, что было — результат моих ошибок, все, что будет — результат моих сегодняшних действий и принятых решений. И если я смалодушничала или отступила, струсив — это мне отзовется…»
