Виктория Абзалова - Хамелеон
Я не слышала этого вопроса. Он не имел для меня значения. Я получила то, что хотела. Морис, до последнего настаивавший на своем, согласился, едва увидел мой живот: его трясло от отвращения.
Жермен оказался прав — беспроигрышный способ развестись.
Мне было тошно, как никогда.
* * *Акушерка говорит, что это были одни из самых легких родов за время ее работы. Поверю ей на слово. Так же, как всю беременность я чувствовала великолепно, так не менее быстро я встала после.
— Мадам, с вашим прекрасным здоровьем, вы просто созданы для материнства, — улыбался доктор Венсан.
Каким-то чудом я произвела на свет упитанного довольно крупного, а главное — совершенно здорового крепкого мальчика. По этому случаю, мой отец пребывал в состоянии постоянной эйфории. Я поплевала через левое плечо, повесила над дверью подкову и пообещала завести дома черную кошку. У меня складывалось впечатление, что провидение, отняв что-то одно, но значившее так много, решило сполна воздать во всем остальном.
Говорят, у всех младенцев глаза голубые. Чушь. Глазенки, которыми Грегори серьезно таращился на мир, напоминали мне две спелые вишни. Темный пушок на головке пытался изобразить локоны. Я была уверена в том, что, подрастая, он станет копией своего отца. Характером он тоже, видимо пойдет в Жермена, уже сейчас доставляя хлопот, гораздо меньше, чем могло бы быть.
Второй, после развода победой стала метрика Грегори. Поскольку Грегори родился как раз через три недели после окончательного решения суда, чиновники норовили указать его отцом Мориса Рошара. Победы мне удалось добиться от части благодаря самому Рошару, любезно предоставившему исчерпывающее опровержение.
Место в метрике осталось пустым, как и в моей жизни.
Я пыталась навести справки через агентства, но Жермен Совиньи исчез.
Папка, которую вручил мне Морис при первом разговоре о разводе, была цела. Нашел ли он ее в моих вещах или собрал новую — меня не интересовало. Главное, что он счел нужным прислать ее. Наверное, думал, что сможет меня унизить или уязвить.
На самом деле я даже обрадовалась: среди досье обнаружилось сокровище — его фотография. Плоское двуцветное изображение казалось насмешкой, но больше у меня ничего не было. Я вставила его в рамку — поступок совершенно напрасный и иррациональный. Фотография слишком бросалась в глаза.
— Он хорош собой, — заметил отец.
— Он всем хорош, — подтвердила я.
— Дорогая, фотографию случайного любовника не ставят на каминную полку.
— Возможно.
— Аделиз, — сказал отец уже другим тоном, — я спрошу только одно — почему вы не вместе?
— Потому что я дура.
Поль Левеллен усмехнулся.
— Никогда не слышал, что бы ты была так самокритична.
— Папа, — окликнула я его после паузы, — что бы ты сказал, если бы мой избранник не был связан ни с политикой, ни с крупным бизнесом, наукой — ни с чем, не имел ничего, кроме небольших сбережений, полученных не совсем приличным путем?
— Авантюрист? — Левеллен выразительно вскинул бровь.
— Жиголо, — с вызовом ответила я, но тут же добавила, — Раньше. Был.
Впервые я увидела моего отца потрясенным.
— Аделиз, ты уверена, что ты правильно разобралась в ситуации? — только и позволил себе спросить он.
— Вполне, — усмехнулась я, было горько, что Жермен снова оказался прав.
Поль Левеллен долго молчал.
— Аделиз, — он подошел и коснулся моего плеча, — я не в праве тебе указывать. Я приму любое твое решение. Но я бы советовал тебе тщательнее взвешивать свои решения.
— О каком решении ты говоришь? Я даже не представляю где Жермен сейчас.
Отец только пожал плечами.
— Я слишком хорошо тебя знаю.
Поразмыслив немного, я пришла к выводу, что мой отец прав. У меня есть цель, и я ее достигну. Я не собиралась выяснять отношения, и даже не представляла, о чем буду говорить, но мне казалось несправедливым, скрывать от Жермена такое чудо, как Грегори.
Уже целенаправленно взявшись за досье, так 'любезно' присланное Морисом, здесь, где, казалось бы, я не могла увидеть ничего неожиданного, меня ждало новое испытание. Перебирая документы, с которыми счел необходимым ознакомить меня мой муж, я чувствовала себя так, как будто меня по уши засунули в выгребную яму. Пожалуй, если бы я прочла это все тогда, я действительно никогда уже не вернулась бы в Тьерри.
У меня потемнело в глазах. И тошнило. Отвращение… омерзение, вот что я испытывала. Стоило ли искать его…
И вдруг я опомнилась. О чем я? Какое отношение вся эта мерзость может иметь к человеку, которого я знала и которого любила? Это не он. Человек, которого я люблю совсем другой, иначе я его не любила бы. Возможно, обстоятельства его жизни и не были безупречны, но человек и отличается от животного тем, что тоже может упасть в грязь, однако не будет этим наслаждаться. Наоборот, есть повод гордиться, что он прошел через все испытания своей юности, сохранив достоинство и не надуманную честь. Не озлобившись, не поддавшись пороку, не утратив способности любить.
Моя потеря снова остро дала о себе знать.
Ответа на самый главный вопрос в папке так и не нашлось, и я по-прежнему не знала, где искать моего Жермена. Удача улыбнулась не просто не сразу, — обходя одно агентство за другим, я успела потерять всякую надежду. Пока, наконец, не появилась тоненькая ниточка в лице доктора Пелье.
Тот согласился встретиться с 'сестрой' месье Совиньи крайне неохотно и смотрел на посетительницу с подозрением.
— Простите, вы сказали вы…
Разумеется, я слишком мало для сестры была похожа на Жермена, поэтому сказала:
— Я понимаю, что вы думаете, месье, но… видите ли, положение очень щекотливое… я соврала… на самом деле я… — лицо врача начало меняться еще в начале этой фразы, поэтому я закончила уже вполне уверенно, — жена. У нас случила ссора и мы долгое время жили отдельно, но теперь, как я узнала о его болезни, мне хотелось бы помочь…
Разве я хоть в чем-то солгала? Так… Лукавство.
— Я понимаю, мадам Совиньи…
— Левеллен. Я ношу девичью фамилию.
— Мадам Левеллен, я понимаю. Однако месье Совиньи определенно не горит желанием видеть вас.
О! Он знал, куда бить. Но и у меня было оружие.
— Я тоже понимаю вас: врачебная тайна, интересы пациента… Сомнительная дама… Но вы готовы отказать ему в возможности увидеть сына?
Пожилой врач нахмурился, и все же признал:
— Мадам, ваша семейная жизнь, ваше дело, но я не мог бы помочь вам при всем желании. Месье Совиньи уже не наблюдается у меня. Его заболевание…
