Фреда Брайт - Маски. Незримые узы
Но вся информация поступит к ней позже, а в тот ясный осенний день Аликс рассматривала Сэма с благоговейным трепетом, без тени скептицизма.
Он стоял расставив ноги и наблюдал, каких демонов выпустил на волю. Потом, точно уловив момент, когда крики стали постепенно стихать, а напряжение — ослабевать, снова воздел руки к небу.
— Молодцы! — воскликнул он. — Просто здорово! Но одних лозунгов мало. — Он слегка наклонился вперед и понизил голос: — Может кто-нибудь помочь мне и притащить сюда мусорную корзину? Любую, какая попадется где-нибудь здесь рядом.
Двое студентов-старшекурсников оказали ему эту услугу, притащив железный бачок, битком набитый банками из-под кока-колы и старыми газетами.
— Прекрасно! — произнес Сэм Мэттьюз. — Большая любезность со стороны славного города Бостона. Спасибо мэру Уайту.
Кто-то в толпе захихикал. Сэм присел на корточки и поковырялся в бачке.
— Ну вот, друзья, готово загореться! Великолепный мусор, осталось только его поджечь. Кто-нибудь из вас знает, что такое аутодафе? В Испании времен инквизиции существовал такой «акт веры» — аутодафе — публичное осуждение и сожжение на костре грешников. — Он полез в карман своей рубашки и достал оттуда кусочек бумаги.
— Это моя повестка. Она олицетворяет собой циничность, оскорбление всех идеалов, за которые раньше боролась эта страна. — Из другого кармана Сэм вытащил оранжевую зажигалку «Крикет». — А это, друзья, факел свободы. И теперь я хочу, чтобы каждый присутствующий здесь мужчина внес свою лепту в костер справедливости. Передайте мне свои повестки! Час пробил, братья! Сегодня или никогда! Не упустите момент, разожгите это пламя! Пусть его жар почувствуют в Белом Доме! Пришло время, когда настоящие мужчины делают свой выбор… Что такое? Я слышу, как кто-то бормочет о нарушении закона? Ничего подобного! Просто скажите себе, что настоящее преступление — только трусость!
На площади воцарилась мертвая тишина. Слово «преступление» обрушилось на толпу как ушат ледяной воды. И в самом деле наступило время принятия решения — когда каждый находящийся здесь молодой человек должен был спросить себя, хватит ли у него духу совершить то, что предлагает Сэм, и решимости нести за это ответственность.
Сожжение повестки расценивалось как прямое оскорбление власти. Мало кто не понимал, что за этим может последовать: в худшем случае — арест, суд, штраф в десять тысяч долларов и пять лет тюрьмы.
Все продолжали молчать. Всеобщее радостное возбуждение превратилось в кошмар неопределенности.
Серьезность создавшегося положения усугублялась еще и тем, что вдоль тротуара вытянулись в линию две дюжины полицейских с дубинками. Так что даже если правонарушителю удалось бы избежать ареста, остаться незамеченным он не мог. К тому же здравый смысл подсказывал людям, что в толпу наверняка затесались агенты ФБР, которые берут себе что-то на заметку, запоминают имена, лица… Вся эта суета могла заставить дрогнуть даже самого отчаянного смельчака.
Первой нарушила тишину Аликс, которая так и стояла у помоста, прямо напротив оратора.
— Я бы хотела… — вырвалось у нее, — я бы хотела сейчас быть мужчиной с повесткой, которую могла бы сжечь… чтобы подать пример другим!
Сэм Мэттьюз, находящийся всего в нескольких футах от нее, прорычал в знак одобрения:
— По крайней мере, нашелся хоть один человек, способный на активный протест! — Он наклонился и протянул Аликс руку, чтобы помочь ей взобраться на помост. Она вцепилась в свою юбку, стараясь одернуть ее пониже.
— Ну же, малышка! Иди сюда, и пусть все увидят, как выглядят по-настоящему мужественные леди!
Даже не успев запротестовать, Аликс оказалась рядом с ним, взметнув подолом, приоткрывшим на мгновение ее ноги. Но ей уже было все равно: она находилась в возбуждении, почти в опьянении открывшейся перспективой впервые в жизни оказаться в центре внимания — словно выйти на свет Божий из сумрачной атмосферы библиотеки отцовского дома. Ее приводила в экстаз одна лишь возможность угодить этому некрасивому, но симпатичному парню с черной львиной гривой, белоснежными зубами и вибрирующим баритоном.
Она инстинктивно выбрала наиболее подходящий ей стиль поведения.
— Как я уже сказала, — голос ее зазвучал громче, — мы — просто женщины, и нас не могут призвать в армию, но у нас есть и свое оружие! Наверное, кто-нибудь из вас помнит историю Лизистраты… В преддверии войны греческие женщины предъявили мужчинам ультиматум: они примут в свои объятия только тех, кто сложит оружие. Другими словами — занимайтесь любовью, а не войной. Вот это были настоящие женщины! А мы чем хуже? У нас тоже есть сердце, тело, свои привязанности! И мы, настоящие женщины, спим только с настоящими мужчинами! Поэтому я призываю здесь всех девушек — давайте поставим условие своим парням: если вы не сожжете это, — она указала на мусорный бачок, — мы не станем зажигать огонь в вас!
Волна смеха прокатилась по площади. Сэм Мэттьюз дружески обнял ее за плечи.
— Парни, вы слышали? — спросил он, сияя. — Поняли, на что намекает наша… наша американская Лизистрата? Кстати, как тебя зовут? Представься нашим друзьям!
— Меня зовут Аликс Бр… — начала было она и вдруг похолодела. Время будто остановилось. Чудовищность того, кто она и что себе позволяет, обрушилась на нее.
Аликс Брайден? Назвать свое имя перед этими людьми — безумие! Брайден, имеющая отношение к «Брайден Электроникс»…
Имя, перед которым раньше открывались все двери, которое пользовалось всеобщим уважением и было предметом ее собственной гордости, теперь бесспорно ассоциировалось с войной во Вьетнаме: Льюис Брайден теперь не какая-то там шишка на ровном месте — Льюис Брайден обслуживает Пентагон. Для него вьетнамская война была настоящим подарком судьбы, так как с каждым витком ее эскалации рос и курс акций «Брайден Электроникс Интернэшнл». Каждый воздушный налет приносил доход, потому что каждый бомбардировщик В-52 был оборудован системой управления, разработанной компанией. Она же обеспечивала связь Генерального штаба в Вашингтоне с любым самым отдаленным форпостом во вьетнамских джунглях. Всего только месяц назад «Ромпартс Мэгэзин» назвал Льюиса Брайдена военным преступником! И теперь он ездил только в бронированном автомобиле.
Персональная точка зрения Аликс не имела значения: этот человек был ее отцом, а она — его плотью и кровью.
Она уже представила себе газетный заголовок в «Бостон Глоб»: «Дочь Брайдена арестована во время антивоенного митинга». Ее рука непроизвольно дернулась к лицу — как бы для того, чтобы прикрыть его. Но не угроза ареста парализовала ее страхом — она страшилась ярости отца.
