Эмили Гиффин - Суть дела
Но сейчас она сама деловитость — готовая помочь, искренний перфекционист, которого я люблю, иногда вопреки себе.
— Мысль неплохая, — говорит она покровительственным тоном, которого, по-моему, даже не замечает за собой. — Но я уверена, что мы придумаем что-нибудь получше.
Я представляю, как она расхаживает по кухне, давая, как всегда, дополнительную нагрузку своим стройным, загорелым от игры в теннис рукам и ногам.
— О! Придумала... Я только что испекла морковные маффины — пальчики оближешь. Как раз то, что надо.
Ник морщится — он терпеть не может, когда в отношении еды говорят «пальчики оближешь» и «вкуснятина», а самое нелюбимое из подобных выражений «тает во рту, а не в руках».
Я хмыкаю, соглашаясь, но говорю:
— Я не уверена, что у меня есть время печь маффины.
— Это та-ак просто, Тесса. Пара пустяков.
Для Эйприл все — пара пустяков. В прошлом году она имела нахальство назвать парой пустяков говядину «Веллингтон», когда я сказала ей, что надо придумать блюдо для рождественского ужина. Кстати, все угощение я в итоге заказала, а потом попала впросак: когда свекровь спросила рецепт подливки, меня словно заклинило, я вообще не могла вспомнить, как делают подливку, не говоря уже о той, что стояла на моем столе.
— Ладно. Наверное, придется на этот раз что-нибудь купить, — говорю я и отключаю громкую связь, чтобы Ник ничего больше не услышал.
— Хм. Ну, всегда можно сделать фруктовые шашлычки, — продолжает она и принимается объяснять, что мне нужно лишь взять в отделе товаров для пикников маленькие пластиковые палочки для коктейлей и нанизать на них виноградины, ягоды клубники, кусочки ананаса и дыни. — Затем купи несколько пакетов органического попкорна... очень вкусный марки «Пиратская добыча»... хотя попкорн стоит на первом месте в списке продуктов, которыми можно подавиться, наряду с виноградом, хот-догами, изюмом, жевательной резинкой и конфетами... Поэтому, может, это и не самая лучшая идея... Меня всегда пугает опасность подавиться. Это и — утонуть. И Боже... не надо впадать в полную депрессию, но это... отчасти я потому и звоню...
— Предостеречь меня насчет опасности подавиться? — спрашиваю я, зная, что такое вполне возможно.
— Нет... Ник тебе не сказал? — интересуется она, снова переходя на шепот.
— Я отключила громкую связь, — успокаиваю я Эйприл. — О чем, скажи?
— О несчастном случае.
— О каком несчастном случае?
При словах «несчастный случай» Ник бросает на меня взгляд — каким-то образом мы оба угадываем, что последует дальше.
— С маленьким мальчиком в классе Грейсона Крофта... С Чарли Андерсоном?
— А что?
— Он получил ожоги в доме Роми... несчастный случай у костра.
Я теряю дар речи, мысленно пробегая по нескольким уровням классификации, что очень типично для Уэллсли: Роми Крофт — одна из ближайших подруг Эйприл по теннису; сын Роми и дочь Эйприл ходят в один детсадовский класс в «Лонгмер-Кантри-Дэй», по-видимому, вместе с пациентом Ника.
И точно, Эйприл произносит:
— Разве Ник его не лечит? Об этом говорят...
— Да, — отвечаю я, изумляясь эффективности, с которой поработала за выходные мельница сплетен.
— Что? — спрашивает Ник, теперь уже пристально глядя на меня.
Я прикрываю трубку рукой и говорю:
— Твой пятничный пациент. Он находился в доме Роми Крофт, когда это случилось...
— В чьем доме? — переспрашивает Ник, в очередной раз доказывая, насколько он не в ладах с именами и любыми социальными связями. Более того, он настолько с ними не в ладах, что иногда мне кажется, будто он делает это нарочно и почти гордится этим. Особенно когда дело касается заметных людей, таких как Роми, которая закатывает щедрые, знаменитые званые обеды, участвует в деятельности почти всех благотворительных организаций города и состоит в совете директоров в «Лонгмере», куда, я надеюсь, пойдет на будущий год Руби.
Я качаю головой и прикладываю к губам палец, давая знать Нику секунду помолчать. А Эйприл тем временем сообщает мне, что Роми вне себя от беспокойства.
— Как это случилось? — спрашиваю я.
— Не знаю... клянусь, у нее, должно быть, синдром посттравматического стресса, она как будто бы не помнит никаких подробностей.
— Она ничего не помнит?
— Почти... Никаких деталей, хотя была именно там, вместе с Дэниелом, внимательно наблюдала... Но в какой-то момент Дэниел побежал в дом то ли еще за шоколадками «Херши», то ли за крекерами, то ли за суфле... и Роми осталась с мальчиками одна... я так думаю, часть из них затеяла возню... и Чарли, видимо, за что-то зацепился и упал... После этого она уже не может вспомнить, разве что, как просила Дэниела звонить девять-один-один... Боже, это так ужасно!..
— Чудовищно, — бормочу я, рисуя себе жуткую, страшную картину.
— Я хочу сказать, что никогда не видела Роми такой расстроенной. Обычно она все воспринимает с холодной невозмутимостью... Но сейчас... В основном она переживает, конечно, за Чарли, но и за Грейсона тоже. Она сказала, что он плакал, пока не уснул, а потом проснулся от кошмара. Она собирается на прием к детскому психиатру.
— Да, — произношу я. — Могу себе представить.
— И разумеется, это сугубо между нами, но Роми и Дэниел боятся возможного судебного иска...
— Ты действительно думаешь, что они подадут в суд? — спрашиваю я, представляя себе, какая разыграется драма, если один родитель в классе подаст в суд на другого. А я-то посчитала неприятностью драку двух мальчиков в классе Руби на прошлой неделе.
— Она, — поправляет Эйприл. — Отца нет. Она мать-одиночка... И никто ее толком не знает... Конечно, я разослала по электронной почте сообщения другим матерям и учителям, чтобы все знали о случившемся... Но с ней пока никто не говорил... во всяком случае, насколько мне известно... Поэтому все и гадают, как она поступит.
— Конечно, — говорю я, испытывая непонятную напряженность. — Я уверена, сейчас она совсем об этом не думает.
— Конечно, нет, — соглашается Эйприл, осознавая, что ее подход может показаться бездушным. И потому быстро добавляет: — И как он себя чувствует? Чарли?
— М-м-м... Да не знаю, — говорю я. — Мы с Ником вообще-то не обсуждали подробности... Я не знала, что существует... такая связь.
— О!.. Ну... а спросить ты можешь?
— Ну... да... подожди секунду, — говорю я и смотрю на Ника, который резко качает головой, явно угадывая направление разговора. Это неудивительно: речь идет об этике, а Ник действует строго по инструкции.
Так и есть, он шепчет:
— Тесса, ты же знаешь, я не могу вот так обсуждать своих пациентов...
— Так ей и сказать?
