Эмили Гиффин - Детонепробиваемая
– Но я не думаю, что это он о сыне, – защищается Джесс. – Только о ней.
Джесс всячески изворачивается, лишь бы не называть жену Трэя по имени – Брендой. Думаю, так она чувствует себя менее виноватой. Она продолжает:
– И я не думаю, что он чувствовал бы себя так, будучи женатым на правильной женщине. Мне совсем не кажется, что вы с Беном в итоге будете чувствовать себя так же. Наверное, дети просто поднимают на поверхность и без них существующие скрытые проблемы. А у вас настоящих трудностей нет, поэтому и с детьми сохранится отличный брак.
Я знаю, что поглажу Джесс против шерсти, но рискую и говорю, что жена Трэя, вероятно, на заре их супружеских отношений тоже считала, что сохранит отличный брак, заведя ребенка. Да и Трэй, наверное, думал то же самое. Джесс протестующее выпячивает челюсть, но я продолжаю:
– И я совершенно точно знаю, что когда Маура и Скотт чпокались в его джакузи и вообще по всей холостяцкой квартире, Маура в жизни бы не поверила, что однажды он ей изменит. Что все станет так отвратно.
– Это исключения, – настаивает Джесс. – Большинство пар с рождением детей становятся даже счастливее.
– Я так не думаю. Несчастливых однозначно больше. И вспомни еще ситуацию Дафны.
– У нее-то, похоже, крепкий брак, – возражает Джесс.
– Верно, – киваю я. – Но мне кажется, сейчас они с Тони до того озабочены размножением, что оно полностью их поглотило. Они больше ни о чем не говорят. Больше ни о чем не думают. Стали до смерти скучными.
– А разве они не всегда были скучными? – смеется Джесс.
Она – единственный человек, которому я позволяю критиковать мою семью. Но все равно не могу не защитить Дафну.
– Скучными в хорошем смысле слова, – поправляю я, вспоминая, как сестра радуется рукоделию вроде скрапбукинга. – Раньше я бы скорее назвала её простоватой, а не скучной. Живительно простой. Но в последнее время они с Тони откровенно мрачные. Не то чтобы я в чем-то их винила.
Джесс громко вздыхает:
– Что ж, все равно. Смысл в том, что вокруг множество счастливых пар с детьми.
– Возможно, – соглашаюсь я. – Но я не уверена, что нам стоит вливаться в их ряды. И не стану пытаться превратить свою жизнь в какой-то научный эксперимент.
– Как с мышами?
– Ага, – киваю я.
* * * * *
Остаюсь у Джесс – домой возвращаюсь только раз за четыре дня, точно зная, что Бен на работе. Хотелось забрать мобильный и кое-какую одежду. Я продолжаю ждать его звонка, но он не звонит. Ни разу. Наверное, я не всерьез жду, что он опомнится, но каждый раз, проверяя голосовую почту и слыша «нет новых сообщений», ощущаю новую волну опустошенности. Конечно, я ему тоже не звоню, и надеюсь, что он чувствует то же самое, тщетно заглядывая в свои входящие. Но что-то мне подсказывает, что это не так, и поэтому душа с каждым днем болит все больше и больше. Выражения типа «горе да беда друг без друга никуда» ни под какую ситуацию не подходят вернее, чем под разрыв отношений. Одна лишь мысль о том, что моя половинка прекрасно справляется без меня, поистине невыносима.
Джесс настаивает, что меня одолевает паранойя и Бен, конечно же, грустит не меньше моего, но у меня есть две убедительные причины верить, что мое состояние хуже, чем его. Первой я делюсь с Джесс однажды вечером за китайской едой на вынос, напомнив подруге, что Бен одарен благословенной способностью отгораживаться от боли и впадать в комфортное оцепенение. Психологи говорят, что вот так подавлять эмоции нездорово, но глядя, как Бен по-чемпионски скользит по поверхности бездонного моря печали, я не могу не завидовать. Никогда не умела выключать депрессивную часть мозга. Вспоминаю, как в прошлом году кузену и лучшему другу Бена, Марку, диагностировали четвертую стадию рака. Бен на протяжении всего этого сурового испытания держался стоически, почти демонстративно спокойно, даже после ночного телефонного звонка со скорбным известием о смерти Марка.
Когда Бен забрался назад в постель после короткой беседы с матерью Марка, я спросила, не хочет ли он поговорить. Бен покачал головой, а затем выключил свет и прошептал: «Не очень. Да и не о чем тут говорить».
Мне хотелось убедить его, что поговорить можно о многом. Мы могли бы обсудить слишком короткую, но все равно насыщенную жизнь Марка. Бен мог бы поделиться детскими воспоминаниями о кузене, которого он всегда считал скорее братом. Рассказать, как они учились в Брауне – оба отказались от изначально выбранных колледжей, лишь бы не разлучаться. Мы бы поразмыслили над концом жизни Марка и облекли бы в слова, до чего больно было смотреть, как Марк умирает. А потом бы придумали, что дальше – надгробная речь, которую, как я знала, Бен мысленно сочинял уже много недель.
Но Бен ничего не сказал. Я помню, как в темноте чувствовала, что он не спит, и поэтому тоже не закрывала глаза, на случай если он передумает и все же захочет поговорить или хотя бы поплакать. Но он не заплакал. Ни в ту ночь, ни на следующий день. Не проронил ни слезинки даже на похоронах, где его трогательная надгробная речь заставила разрыдаться всех присутствующих.
Прошло шесть долгих месяцев, пока броня Бена не треснула. Мы стояли в проходе с хлопьями в супермаркете «Фэйрвэй», когда лицо его стало опустошенным и он механически взял со стеллажа коробку пшеничных подушечек. Мне не пришлось спрашивать, о чем Бен думал. Он успел дойти до дома и лечь в спальне, прежде чем до меня донеслись эти странные и страшные звуки подавляемых рыданий взрослого мужчины. Когда Бен спустя долгое время вышел, глаза его были красными, а веки припухшими. Я никогда его таким не видела. Он крепко меня обнял и срывающимся голосом пожаловался: «Черт возьми, мне так его не хватает».
– Не то чтобы я сравнивала наше расставание со смертью Марка, – говорю я, закончив рассказ.
– Понимаю, – кивает Джесс. – Но если вы и вправду расстанетесь, это будет похоже на смерть.
– Ага. Особенно потому, что ни я, ни Бен не желаем «оставаться друзьями с бывшими», – добавляю я. – Если все кончено – значит, все кончено. Я не хочу с ним просто дружить.
Джен тяжело вздыхает и говорит:
– Что ж. Возможно, еще не все потеряно.
– Но мне действительно кажется, что дальше ждать нечего. Просто прикинь. Бену понадобилось полгода на осознание того факта, что Марка больше нет. Ко времени, когда он позволит себе заскучать по мне, будет уже слишком поздно.
Джесс выглядит обеспокоенной, а я думаю о второй причине, почему Бен, наверное, страдает меньше, чем я. Но делиться этой причиной с Джесс не тороплюсь. Я никогда не произносила её вслух и даже не писала в дневнике. Это кое-что, о чем я всегда в какой-то мере знала, но не позволяла себе слишком на этом зацикливаться. До последних событий не было никакого смысла озвучивать это обстоятельство.
