Юрий Каменецкий - Мелочи жизни
— Похож, похож... — вздохнула она, сличая фотографию с оригиналом.
— Ну, спасибо.
— Что ж, Михаил Васильевич. Очень приятно. Меня зовут Анна Степановна Кузнецова.
— Между прочим, Анна Степановна Кузнецова, — пряча удостоверение, заметил Зубков, — преступники и с удостоверением ходят. Зайдет, покажет, а потом как бахнет...
— Портвейном.
— Вермутом.
— Скажите сразу, товарищ Зубков, вы меня будете бахать или нет?
— Ну что вы, что вы. Это же я так, для профилактики на участке.
— В таком случае присаживайтесь, а мне надо выйти на минутку...
И, оставив милиционера, Анна Степановна поспешила к Анатолию Федоровичу.
— Толя, Толя, да оторвись ты от своей книжки!
— Ну что случилось? — откладывая книгу, недовольно проговорил Анатолий Федорович.
— Толя! Из милиции пришли!
— С чем тебя и поздравляю!
— Но я же хотела как лучше! А что теперь делать? — совсем растерялась Анна Степановна.
— Что делать?!.. Не знаю! И знать не хочу! Сама заварила кашу, сама и расхлебывай!
Анатолий Федорович возбужденно вскочил из кресла и закружил по комнате.
— Другого ответа я от тебя и не ожидала! Ты всегда так... А я... Едва не расплакавшись, Анна Степановна бросилась прочь из комнаты.
—Аня!
— Тише! Тише, пожалуйста! Ну, что ты хочешь?
— Все-таки мне любопытно знать: что ты собираешься делать?
— Расхлебывать твою партийную кашу, — раздраженно бросила Анна Степановна, выходя из комнаты.
Оставленный на кухне Зубков сидел на табуретке и смотрел в окно.
— Извините. Муж у меня там больной... — виновато проговорила Анна Степановна.
— Да? Он дома? — с интересом среагировал милиционер. — А с ним поговорить можно?
— Поговорить? Нет. Нет. Сейчас нельзя. Врачи запретили. Может быть, потом когда-нибудь... — решительно возразила Анна Степановна.
— Тогда, может быть, и папку искать будем потом, когданибудь?..
— Нет-нет! Ее необходимо найти как можно быстрее. Там документ...
— ...«Огромной исторической важности». Знаю, читал ваше заявление. Ну и что за такой архиважный документ пропал у пенсионера Кузнецова Анатолия Федоровича? — Милиционер сочувственно посмотрел на Анну Степановну. — Жалоба в Верховный Совет на порнуху по телику? В трех экземплярах — третий в газету?
— Муж сроду не жаловался! Даже когда его исключили из партии в шестьдесят восьмом за Чехословакию.
— Так-так... — хмыкнул Зубков. — Тогда это, наверное, письмо в ООН по поводу озоновой дыры. Очень серьезная проблема. Многие пенсионеры сейчас пишут, проекты свои предлагают... Говорят, что миллиарды дадут тому, кто найдет решение. Зелененькими, кстати!
— Напрасно вы иронизируете, Михаил Васильевич. Мой муж серьезной работой занят.
— Какой? — деловито спросил милиционер.
— Пишет историю КПСС.
— Чего-чего?.. — Зубков с трудом сдержал смех.
— Я непонятно объяснила?
— Нет, нет. Я вспомнил. История. Ну и кто же дал ему такое важное задание?
— Никто. Он уже давно пишет. Сам. Хочет написать объективную, честную историю коммунистической партии. Это очень нужное дело, Михаил Васильевич.
— Ну понятно. Мне один такой чуть глаз палкой не выбил.
— То есть как? — удивилась Анна Степановна.
— А так. — Зубков на мгновение замолчал, словно вспоминая, и неторопливо продолжил: — Я в оцеплении стоял. На митинге. Народу ведь не хватает, вот и стоим там, вместо того чтобы преступников ловить. Ну стою, значит. А один старичок вдруг на меня как попер: пусти, кричит, жандарм, мне в Кремль очень нужно, я там кой с кем разобраться должен. Я ему вполне культурно: вы, папаша, во-первых, не прите, а вовторых, я вам не жандарм, а лейтенант милиции и бывший комсомолец. Тут он как взбесился: «Бывший?! Ах ты, предатель! Вот я тебе сейчас покажу, иуда!» И палкой мне прямо в лицо тычет. Хорошо, у меня реакция, как-никак кандидат в мастера по самбо. Может, это ваш муж был? — лукаво прищурясь, добавил Зубков.
— Мой муж на митинги не ходит.
— Вот это очень правильно. Пусть лучше историю пишет, но органы внутренних дел в нее не втягивает. У нас работы и так хватает.
Милиционер встал.
— Вы что?! Вы уходите, — испуганно воскликнула Анна Степановна.
— Пора, мамаша.
— Да вы что?! Нет, я вас не отпущу! Зубков усмехнулся.
— Привет! — раздалось откуда-то сзади.
Анна Степановна вздрогнула, обернулась. В кухню вошла ее дочь Катя.
Милиционер с интересом посмотрел на эффектную молодую женщину.
— Это Катя, — перехватив взгляд Зубкова, Анна Степановна поспешила представить дочь. — Она отдельно живет.
Катя вежливо кивнула.
— А это следователь по особо важным делам — Михаил Васильевич.
— Можно просто Миша, — расплылся в улыбке милиционер.
— Екатерина Анатольевна, — казенно ответила Катя и, повернувшись к матери, озабоченно спросила: — Гоша не приходил? Он собирался лекарства привезти.
— Не приходил. Погоди, Катя, у нас допрос.
— Извините. — Катя натужно улыбнулась Зубкову. — Можно на минутку маму?!
И, не дожидаясь разрешения, она увлекла Анну Степановну в коридор.
— Ты ему сказала о Гоше? — Катю трясло.
— Да ничего я не говорила! Он вообще не хочет заниматься этим делом! — пытаясь вернуться на кухню, пробурчала Анна Степановна.
Но Катя не пустила ее.
— Молодец!
— А ты совсем голову потеряла, — раздраженно проговорила Анна Степановна. — Ради своего Гоши отца предать готова! Не стыдно тебе?!
— А что он такого сделал?!
— Сама знаешь!
Отстранив дочь, Анна Степановна, решительно шагнула навстречу уже возникшему в дверях кухни Зубкову.
— Ну и пожалуйста!
Сбросив по пути толстую вязаную кофту, Катя прошла к отцу. Как ни странно, он нервно ходил по комнате.
— А почему ты не лежишь? — нежно поцеловав отца, спросила Катя.
— Пришла навестить больного?.. — угрюмо проговорил Анатолий Федорович.
— Ну как ты?
— Отлично.
— А чего этот красавчик курчавый с мамой говорит, а не с тобой?
— Я его не вызывал!..
— Понятно! Опять мамины дела!
Катя хотела еще что-то сказать насчет Анны Степановны, но тут раздался звонок в дверь.
— Извини, пожалуйста!.. — воскликнула она и бросилась в прихожую.
Перед поспешившей открыть дверь Катей стоял, как всегда, элегантный, но очень уставший Гоша.
— Ба! Какие люди! — Несмотря на веселый тон, Гоша был явно не рад этой встрече.
— Да уж! Такие вот! Не ожидал, Гошенька?! Ну входи, друг сердечный!
Внезапно Катя обняла растерявшегося Гошу.
— Ты меня еще любишь? Гоша поежился.
