Эдна Фербер - Три Шарлотты
– Эйбрахам – его звали Эйбрахам А. Адлер. «А» – это означает Айзик.
– Эйбрахам Айзик, – медленно повторила миссис Пейсон; в ее устах это звучало как оскорбление.
– Ваш отец тоже носил имя Айзик, если не ошибаюсь? – сказал юноша.
– Его звали Айзик Трифт.
Айзик совершенно другого рода, не имеющий никакого отношения к библейскому джентльмену. Айзик из Новой Англии, которого не следует путать с его тезкой из Палестины.
– Да, припоминаю, мой дедушка часто говорил о нем.
– Неужели? Разрешите узнать, в какой связи?
– Видите ли, он поселился в Чикаго в тридцать девятом году, почти в одно время с вашим отцом, если не ошибаюсь. Они встречались в молодости. Дед был одним из чикагских пионеров.
Брови миссис Пейсон выразили сомнение.
– Я что-то не встречала упоминаний о нем в книгах о старом Чикаго.
– И не могли встретить, – сказал Адлер, – его там нет.
– Почему?
– Он был еврей, – последовал лаконичный ответ.
Миссис Пейсон встала. Юноша тоже поднялся с кресла. Теперь он сделал это без труда. Скованность и неловкость движений исчезли… Их место заняла точная грация, какой-то легкий мускульный ритм.
– Да, дед мой давно умер, – вежливо продолжал он, – отец тоже.
– Боюсь, Лотти сегодня не может пойти с вами, – сказала миссис Пейсон, – она слишком много развлекалась в последнее время. Ее занятия от этого страдают. Ведь девушки в наше время…
– Понимаю. Простите, пожалуйста!
Он слегка поклонился. В этом поклоне не было ничего заискивающего. Минут десять назад вам бы и в голову не пришло, что он способен так непринужденно и изящно поклониться. Он направился к двери, ведущей в вестибюль. По пути взгляд его упал на портрет Айзика Трифта, висевший над коричневато-красным камином. Адлер на мгновение приостановился, глядя на него.
– Это удачный портрет вашего отца?
– Говорят, он здесь очень похож.
– Вероятно, это так. Теперь я понимаю, почему мой дед был до конца на его стороне.
– Был на его стороне! – воскликнула она, но тон ее сделался несколько менее язвительным. – В чем, разрешите спросить?
– Дед потерял состояние, когда одна фирма, которой он доверял, оказалась… ну, когда один из ее членов оказался не заслуживающим доверия…
Когда Адлер стал старше, ему всегда становилось стыдно при воспоминании о том, что он опустился до мести женщине. Но в то время он был так молод, а она так глубоко его оскорбила!
Юноша снова повернулся к дверям. И в них стояла Лотти, храбрая, но все же недостаточно храбрая Лотти. Она не рискнула надеть белое платье, свое выходное платье. Мать запретила ей сойти вниз. И все же она пришла. В ней было больше храбрости – не намного, но все же больше, чем когда-то в Шарлотте.
– Я… Я не могу пойти на вечер, Форд, – запинаясь, выговорила она.
– Ничего, ничего, – ответил он.
И вот, перед лицом седовласой и возмущенной Керри Пейсон, он подошел к Лотти, взял ее своей тонкой смуглой рукой за плечо, притянул к себе и поцеловал, едва коснувшись губами ее лба.
– Прощайте, Лотти! – сказал он. И быстро вышел.
Лотти стала «нужна дома» еще до ухудшения зрения у тети Шарлотты. Последняя должна была ежедневно ходить к окулисту, и Лотти провожала ее. Дело было еще до появления дребезжащего электрического автомобиля. Эти обязанности никогда не вызывали в Лотти упреков по адресу тети Шарлотты. Между двумя женщинами уже существовала известная близость и взаимное понимание, хотя одной едва исполнилось двадцать лет, а другой перевалило за шестьдесят, и обе не отличались разговорчивостью. Лотти никогда не могла забыть этих двух часов тоскливого ожидания в приемной знаменитого специалиста. Изредка, когда ждать приходилось слишком долго, Лотти на часок уходила за покупками или забегала в контору матери. Миссис Пейсон обычно бывала занята с клиентами и окружена картами, планами, документами, синими папками с бумагами. Но если одна из дочерей осмеливалась побывать в городе, не заглянув к ней в контору, это принималось миссис Пейсон как преднамеренное оскорбление или как неуважение к родительскому авторитету. Лотти ненавидела дощечку на дверях:
КЕРРИ ТРИФТ-ПЕЙСОН
торговля недвижимостью,
ценные бумаги, закладные
– О, ты занята, мама!
Миссис Пейсон подняла глаза. Взгляд ее ни в коем случае нельзя было бы назвать рассеянным. В данную минуту все ее внимание сосредоточивалось на Лотти.
– Садись. Подожди немножко.
– Я зайду попозже.
– Подожди!
Лотти ждала. Потом не выдерживала:
– Тетя Шарлотта будет беспокоиться, что со мной…
– Мы кончили.
Керри Пейсон откидывалась на спинку стула, руки быстро перебирали бумаги, глаза смотрели на клиента.
– Итак, если вы зайдете в понедельник, скажем, в это же время, я подготовлю для вас проект купчей крепости. Тем временем я переговорю со Шпильбауэром…
Затем она поднималась со стула, так же как и ее клиент – обычно мужчина. Иногда случалось, клиент бывал старым знакомым. Тогда Керри Пейсон ласково клала руку на плечо Лотти:
– Это моя Девочка.
Клиент считал необходимым радостно заулыбаться:
– О, совсем еще девочка!
– Не знаю, что бы я делала без нее, – отвечала на это миссис Пейсон. – Ведь мне приходится сидеть здесь целыми днями.
– О да, дети – великая поддержка. Великая!.. Значит, в понедельник, миссис Пейсон? В это же время? Если вы повидаете Шпильбауэра…
Дверь за клиентом закрывалась. Миссис Пейсон снова обращалась к Лотти:
– Что делала прислуга, когда ты уходила?
– Все еще гладила.
– И много ей еще осталось?
– Нет, только одни простыни и покрывала.
– Ну и работница!
Лотти направлялась к двери.
– Тетя Шарлотта, вероятно, ждет меня.
И миссис Пейсон отпускала ее с последним напутствием:
– Будь осторожна, переходя через улицу.
Однажды, когда Лотти вернулась к окулисту после более долгого, чем обычно, отсутствия, тетя Шарлотта уже ушла.
– Давно?
По словам служителя, минут пятнадцать назад. Даже для молодых людей с острым зрением центральные улицы Чикаго были настоящим бурлящим потоком, в котором кое-где виднелись синие фигуры полисменов, поднимавших магическую руку как раз в то мгновение, когда бешеный водоворот трамваев, повозок и телег угрожал, казалось, окончательно их поглотить. К этому нужно прибавить оглушительный грохот поездов надземной железной дороги на Уобаш-авеню. Даже в тех случаях, когда переход через улицу бывал сравнительно легок и безопасен, этот грохот над головой заставлял тетю Шарлотту в паническом ужасе шарахаться назад к тротуару, от которого она решалась было оторваться. Вывести лошадь из горящего амбара казалось детской игрой по сравнению с обязанностью переправить тетю Шарлотту через бурлящие улицы чикагского центра.
