Эдна Фербер - Три Шарлотты
– Ну как сегодня ее желудочек?.. Опять!.. Дай ей немножко касторки… Конечно нет! Я и не думала звать доктора, как только ты или твоя сестра чуть-чуть расклеивались… Ну да, стоит ребенку скривиться и ты уже зовешь специалиста по детским болезням. Мы о таких специалистах и не слыхали, когда я… Да ведь касторка ей не повредит!.. Ну, если он и завтра будет не в порядке, тогда позови, но… Конечно, ты не можешь пойти на обед… Знаешь ли, если она настолько больна, что нужен доктор, то уж, разумеется, мать должна быть около нее… А, так, ну тогда хорошо! Но если случится, что… Какой оказалась курица, которую ты вчера купила?.. Ведь я тебе говорила, что она жесткая! Вы в вашем Гайд-парке вечно переплачиваете вдвое… А что ты наденешь к обеду?
В школьные годы Лотти всегда имела кавалера, обязанностью которого было сопровождать ее на вечера и прогулки, и кавалеры ее бывали большей частью перворазрядными. Такая неглупая и брызжущая весельем девушка, как Лотти, не потерпела бы рядом с собой малоинтересного влюбленного. Собственно, слово «влюбленный» не совсем подходит: эта шестнадцати– и семнадцатилетняя молодежь почти и не знала, что значит влюбиться. Умудренному опытом юношеству наших дней эта молодежь показалась бы, вероятно, такой же курьезной и чопорной, как шляпы того времени в стиле Помпадур и высокие воротнички.
В те дни общественная работа считалась весьма оригинальным и смелым предприятием для женщины. Лотти Пейсон, казалось, по темпераменту и характеру суждено было стать общественной деятельницей. Но она таковой не сделалась. Лотти обладала хорошим чувством юмора и была слишком снисходительна для того, чтобы стать «деловым» человеком. Кроме того, в ней не было творческой искры, отличающей талантливых людей. Лотти была полна сострадания, не будучи в то же время сентиментальной, всегда справедлива и прямодушна, без тени чопорности. Лучше всего она умела слушать. В общем, Лотти принадлежала к тому роду женщин, которые выглядят лучше в тридцать пять лет, чем в двадцать, которые учатся у жизни и либо рано выходят замуж, либо совсем не выходят. А с такой матерью, как миссис Керри Пейсон, шансы Лотти на раннее замужество вряд ли заслуживают упоминания.
Не подумайте, что у нее не было знакомых молодых людей, охотно провожавших ее от школы до дома. Их было достаточно. Но, увы, эти молодые люди обычно отличались воротничками не первой свежести, они принимали активное участие в общественной жизни школы, и их красные руки слишком вылезали из рукавов кургузых пиджачков. Ни один из них ни разу не поцеловал Лотти. Я думаю, что иногда, глядя на ее серьезные хорошенькие губки, так строго сжатые над белыми зубами, они были весьма не прочь ее поцеловать. Не сомневаюсь, что и Лотти, даже не подозревавшая об этом, ничего не имела против. Но все-таки этого не случилось ни разу. Лотти совершенно не знала, что такое кокетство.
В предпоследний год учебы эти угловатые и усердно занимающиеся юноши постепенно слились в одного. Этот последний назывался Резерфордом Адлером и был евреем. Невозможно рассказывать о нем, не пользуясь словом «гений», и если иметь в виду его нынешние романы и повести, то извинения за преждевременное пользование этим словом станут излишними. Он был живым опровержением бытующего взгляда, будто блестящий математик отличается отсутствием воображения. Его отметки в колледже сделали бы честь молодому Эвклиду – и в то же время он посвящал Лотти легкие юмористические стихи и занимался на стороне страховой агентурой. Будучи от природы застенчив, он скрывал это под напускной развязностью. В общем, он был милый и немножко беспомощный с виду, и шнурки на его ботинках вечно развязывались. Чувство юмора было выражено в нем так сильно и отличалось такой беспощадностью, что граничило с пороком. Товарищи по колледжу не понимали этого и отзывались о нем так:
– Странный парень, какой-то колючий!
Таков был молодой человек, сделавшийся постоянным рыцарем Лотти в течение двух последних лет ее учения, Обитатели пейсоновского особняка обращали на него, да и на Лотти мало внимания. Белла была поглощена своим собственным романом. Генри Кемп только что появился на горизонте. Миссис Пейсон с головой ушла в спекуляцию недвижимостью. В тех редких случаях, когда Резерфорд Адлер появлялся в доме и усаживался, поджидая Лотти, Керри и Белла обычно спешили куда-нибудь по своим делам. Поэтому обычно не кто иной, как тетя Шарлотта, встречала его приблизительно такими словами:
– Здравствуйте, молодой человек! Ах да, вы мистер Адлер. Лотти сейчас выйдет.
Минута молчания. Затем тетя Шарлотта любезно спрашивала:
– Гм, как идут ваши занятия?
Много лет спустя Адлер описал тетю Шарлотту в одной из своих книг. Описал он и Лотти, и миссис Пейсон тоже. Он имел все основания запомнить миссис Пейсон.
Незадолго до выпуска Лотти миссис Пейсон наконец заметила молодого человека. Вероятно, и Белла соизволила обратить на него внимание, высказав, правда, кое-какие возражения. Как бы то ни было, когда молодой Адлер появился вновь в доме на Прери-авеню, навстречу ему выплыла по изрядно выцветшей реке ковра уже сама миссис Пейсон.
– Как поживаете? – сказала миссис Пейсон, по ее взгляд говорил: «Что вам здесь нужно, молодой человек?»
Резерфорд Адлер хотел встать с кресла, в котором его длинное тощее тело было согнуто пополам. Но ужасная застенчивость вдруг приковала его железными обручами к месту. Когда наконец отчаянным усилием воли он сбросил их и неловко встал, было уже слишком поздно. Миссис Пейсон успела сесть – если можно назвать сидением ту каменную позу, которую она приняла на самом краешке самого жесткого из жестких кресел гостиной.
Желтая костлявая Керри Трифт расцвела… нет, это слово не годится… превратилась в стройную седую даму с довольно внушительной и благородной внешностью. Седые волосы в особенности придавали ей обманчиво располагающий вид.
– Разрешите узнать, как звали вашего отца? – осведомилась она – и только.
Но девятнадцать столетий, казалось мальчику, слышал он этот вопрос, задаваемый таким тоном.
– Адлер, – ответил он.
– Я знаю. Но я хочу узнать его имя.
– Эйбрахам – его звали Эйбрахам А. Адлер. «А» – это означает Айзик.
– Эйбрахам Айзик, – медленно повторила миссис Пейсон; в ее устах это звучало как оскорбление.
– Ваш отец тоже носил имя Айзик, если не ошибаюсь? – сказал юноша.
– Его звали Айзик Трифт.
Айзик совершенно другого рода, не имеющий никакого отношения к библейскому джентльмену. Айзик из Новой Англии, которого не следует путать с его тезкой из Палестины.
– Да, припоминаю, мой дедушка часто говорил о нем.
