Фэй Уэлдон - Худшие опасения
Двери «Коттеджа» обычно не запирались — кто догадается, что висящая на облезлой стене картонка с вычурным росчерком — работа Пикассо; что старый деревянный ящик — сундук времен короля Якова, ведерко для угля — выковано из меди видным представителем «Движения искусств и ремесел»; а почерневшая задняя стенка камина — большая редкость, датируемая приблизительно 1705 годом? Зато дом Марии и Вильны с дорогими обоями и пышными шторами, с мягкими — садишься и тонешь — диванами, со шкафами из ореха и черного дерева, с бесчисленными статуэтками из золоченой бронзы, с выставленной напоказ дорогой аппаратурой буквально напрашивался на ограбление. И не просто на импровизацию деревенского дилетанта, а на продуманный, четко спланированный визит одного профессионального преступника к другому. И верно, в нем ведь живет семья Клайва Мэнселла.
Итак, Вильна, будучи «человеком не совсем нашего круга», лишь изредка допускалась в «Коттедж» — этот пуп местного светского общества, где радушно принимали большинство местных чудаков. Вильну не то чтобы игнорировали, но не привечали. На ланч ее приглашали часто, на обед — лишь изредка. Тот факт, что ее муж в тюрьме, не ставился ей в упрек — ведь он же блестящий финансист, а не какой-то обычный уголовник, к тому же почти наверняка его просто оклеветали. Так уверяла всех Эбби — ей нравилась Вильна, а еще нравилось сидеть у бассейна и наслаждаться звоном льдинок в огромном бокале с вульгарным коктейлем. Многие верили.
Александра отлично знала, что в глазах местных сплетников и сама не беспорочна. Это Неду, хоть он и переехал сюда совсем недавно, позволительно быть писателем и критиком. Профессия как профессия. Такие люди всегда здесь появлялись, сбегали из больших городов; первой ласточкой стал сам Томас Харди. Да и Александре в общем-то позволялось быть актрисой — но только неудачливой, позволялось быть бедняжкой, которая все еще надеется зачать ребенка, — так о ней стали шептаться с легкой руки секретарши доктора Мебиуса. Против Александры как дополнения к мужу никто ничего не имел до тех пор, пока ее можно было жалеть. Но едва, после премьеры «Кукольного дома», ей улыбнулось счастье, едва ее портрет появился в газетах, едва она сфотографировалась с принцессой Анной, — учтите, к тому времени Александра благополучно родила и, что еще хуже, сплавила ребенка на почти что круглосуточное попечение домработницы Терезы, — Александра прослыла выскочкой. Здесь ей не место — переезжала бы лучше в Суссекс.
— Вильна, — сказала Александра, — что ты знаешь о Дженни Линден?
— Я о ней стараюсь не вспоминать, — отозвалась Вильна. — Что зря расстраиваться? Она не в себе. Послушай моего совета — забудь о ней.
— Она сама о себе напоминает, — сказала Александра. — Повадилась ко мне домой. Кроме того, я понятия не имею, о чем именно я должна забыть. Кого ни спросишь, все темнят. Почему ты мне не сказала, что Дженни Линден докучает моему мужу?
— Дорогая, я с тобой знакома не слишком близко. Мы приятельницы, а не подруги. Я в этом замешана не была. Люди здесь себе на уме. Да, себе на уме — меня Эбби этому выражению научила. Сказать должна была Эбби — это она твоя подруга. Но Эбби — законченная англичанка. Она подумала: повернусь-ка я к этому всему спиной, оно и исчезнет. Так она сама мне объяснила.
— Прости, пожалуйста, если тебе казалось, что и я — себе на уме, — сказала Александра. Ее извинения были искренними. Когда смерть озаряет мир своим угрюмым светом, всякая живая душа кажется бесценной. Правда, этот запредельный свет быстро гаснет, и мы возвращаемся к нормальной жизни. — Просто последнее время я была очень занята.
— А Нед как-то поощрял эти ухаживания Дженни Линден? — спросила Александра несколько погодя. — Он давал ей какой-то повод так себя вести?
— Голубка, ну ты же знаешь Неда, — протянула Вильна. — Неисправимый дамский угодник.
— Нет, с этой стороны я его вообще не знала, — отрезала Александра, решив, что в качестве приятельницы Вильна ей милее, чем в качестве подруги. — Нед был прежде всего муж и отец. Настоящий семьянин.
— В людях можно страшно ошибаться, — заявила Вильна. — Даже когда ты за человеком замужем. Я с Клайвом четыре года прожила, но даже не догадывалась, что он деловой. Это слово я от его друзей переняла. Оно значит «преступник».
Вильна и Александра сидели у стойки бара около бассейна и пили коктейли. Над стеклянной крышей, точно пытаясь дотянуться до воды, склонялись сливовые деревья. Александра сообразила, что стены бассейна — это былой каменный забор огорода. В дальней стене частично сохранилась кладка елизаветинских времен. Все остальное было обложено черно-золотой мозаикой.
— Правда, потрясающий бассейн? Ты, наверно, уже знаешь, его спроектировал сам Отто Кавальер.
Александра призналась, что никогда не слышала даже имени Отто Кавальера. Воцарилась неловкая пауза. Александра вернулась к теме, которая казалась ей безопасной, — к Клайву.
— Здесь никто не верит, что Клайв — преступник, — доброжелательно сообщила она. — Даже его коллеги по Сити. Его ошельмовали; превратили в козла отпущения. Все это знают. Так что не расстраивайся.
— Он деловой, — твердо заявила Вильна. — Я точно знаю. Так сказал английский судья, а английскому правосудию завидует весь мир. Потому-то мы с мамой и выбрали эту страну. Твой муж — другое дело. Он был, конечно, не преступник, но очень темпераментный. На вечеринке он мог запросто подойти к любой женщине, если красивая, конечно, и зажать ее в угол. Это я по своему опыту говорю. Но, наверно, ты бы и сама не пожелала, чтобы он изменился? Если уж жить, то не с мерином, а с настоящим мужчиной.
Александра, никогда не находившая Вильну красивой, — ну разве что чересчур накрашенной, — решила, что Вильна из тех женщин, которые считают себя неотразимыми и убеждены, что их домогаются все мужчины на свете. Защищать репутацию Неда Александра не стала — не было сил. Она просто проигнорировала мнение Вильны.
— Расскажи мне, что было утром в воскресенье, — попросила она.
— Часов в десять позвонила Эбби, и я поехала в «Коттедж», — начала Вильна как по писаному. — Когда я приехала, тело как раз увозили на «скорой». Я расстроилась — я никогда еще мертвецов не видела.
— Мне очень жаль, что ты расстроилась, — сказала Александра.
— Голубка, я тебя обидела! — вскричала Вильна. — Я совсем бестактная, да? «Дубль два, дубль два» — так говорят, а? Дженни Линден металась из комнаты в комнату, как ошпаренная кошка. Почти нагишом. Это я могу себе позволить так метаться; но Дженни Линден, поверь мне на слово, не может. Она вся колышется, как пудинг! Ей надо фунтов тридцать сбросить, не меньше.
