Вера Копейко - Аромат обмана
— Надоели мне эти потроха, субпродукты, рыбьи хвосты, костная мука и прочие звериные радости, — шипела она, с отвращением отряхивая руки. Как будто кормила зверьков с рук.
— Мама переведет тебя в лабораторию, как только появится место, сама знаешь, — пыталась успокоить Евгения подругу.
Она испытывала неловкость. Конечно, она никогда бы не поменялась с Лилькой. Да и мать не позволила бы. У каждого свой путь, а для нее он определен слишком давно, чтобы уклониться или изменить его. Иногда Евгении казалось, что случай с Костей тоже как-то связан с этим путем. Может быть, где-то там… где управляют Судьбой, написано: она, Евгения Карцева, прежде всего должна принять то, что ей приготовили бабушка и мать. А уже потом — все остальное. К тому же напоминала она себе, если бы не они, точнее, не их дело, она никогда бы не познакомилась с Костей.
Но… Что она могла сказать Лильке? Только вот это:
— Знаешь, чем трудна доля наследницы? — Она поморщилась, потом засмеялась, призывая поддержать ее, похихихать вместе над жеманным словом «наследница».
— Чем же? — Лилька не уловила никакого юмора, в ее голосе звучал иной оттенок — неудовольствия.
— Наследница вынуждена заниматься тем же, что и предки. Глупые они были или умные — не важно. Но если они создали свое дело, то его придется продолжать. Делать спички, например, или заниматься ассенизацией.
Лилька фыркнула:
— Между прочим, знаешь, как ассенизаторы назывались при царе Горохе?
— Как?
— Золотари, — теперь Лилька фыркнула с удовольствием. Оказывается, Евгения не знает чего-то, а она — знает. Наконец-то!
— Ну да? — изумилась Евгения. — А какая связь?
— Я думаю, чтобы красотой прикрыть гадость, — Лилька поморщилась.
— А я думаю, — Евгения смотрела поверх рыжих Лилькиных кудрей, — они надеялись найти золото в любом навозе. И наверняка находили.
Лилька махнула рукой: мол, ерунда!
— Но, если честно, если бы я выбирала сама, чем заняться, то, наверное… историей русской усадьбы, — продолжала Евгения.
— Ох… — Лилька остановилась с поднятой ногой, которую она уже поставила на деревянную ступеньку. По четвергам подруги ходили в баню на звероферме, обе любили париться. — С какой это радости? — она встала на ступеньку обеими ногами.
— Моя бабушка происходит из старинного рода Апраксиных.
Лилька поморщилась:
— Что-то такое слышала. Фамилию, я имею виду. Но вообще-то все происходят от кого-то. У каждого — свой род. Даже у меня какой-то…
— Так вот, — поспешила Евгения увести ее от болезненной темы, — у Апраксиных было поместье в Ольгове. Надо ехать по Дмитровскому шоссе…
— Уж не хочешь ли ты его заполучить? — насмешливо поинтересовалась подруга, снова стоя на одной ноге, но уже на ступеньку выше. Она смотрела на свой новый ботинок, который ей нравился. Черный, узконосый, на тонком каблуке.
— Лилит, — Евгения вдруг заметила такую красоту. — В таких — и в баню?!
— Я разуюсь, когда пойду мыться, — ядовито улыбнувшись, пообещала она. — Нравятся?
— Оч-чень, — с чувством ответила Евгения.
— На всю зарплату, — вздохнула Лилька.
— Ужинать будешь у нас, — предупредила Евгения.
— Премного благодарна, ваша светлость, — церемонно поклонилась Лилька. — Или как к вам, Апраксиным, обращаться?
— Да ну тебя, какая вредная. Я о высоком, а ты…
— А я о средней высокости, — засмеялась Лилька. — О ботинках.
— Имение в нынешнем состоянии в подметки не годится твоим ботинкам, — махнула рукой Евгения. — А прежде было, говорят, замечательное.
— Понимаю, — сказала Лилька. — А может, — ее ярко-синие глаза сверкнули, — может, пойдешь снова учиться? На исторический. А я на твое место. К Ирине Андреевне в лабораторию. Ха-ха!
— Тогда я бы открыла туристическую фирму, возила бы по русским усадьбам тех, кто понимает, что это такое.
— Зачем? Какой от этого толк? — Лилька скривила губы. — Для чего смотреть тем, кому не светит никакая усадьба? Кроме кладбищенской, конечно?
— Фу-у, как мрачно, — Евгения нахмурилась. — Да затем, чтобы поняли, как надо строить свои поместья.
— Ого, оч-чень сильная… Оч-чень просветительская задача, — насмешливо протянула Лилька. — Но заметь, все, что ты говоришь, ты все равно говоришь как наследница. Понимаешь? Ты сама-то — без бабушки и матери — много могла бы сделать?
Евгения почувствовала, как из глаз подруги на нее повеяло холодом. Никогда прежде Лилька не говорила с ней так. Или говорила, а она просто не слышала?
С того печального дня Евгения невольно относилась к Лильке иначе — настороженнее, внимательнее вслушиваясь в голос. Слова — что? Их много, а голос — один. Он всегда выдаст истинную суть любого слова, если умеешь слушать.
Лилька потянула на себя дверь, вошла в холл, следом за ней — Евгения. Прохладно, но обе уловили странный запах.
— Ландыши? Чувствуешь, пахнет ландышами? — Евгения толкнула подругу в бок.
Лилька рассмеялась.
— Интересно, — она повернула к Евгении лицо, оно переменилось и стало хорошо знакомым. Сейчас она приготовилась нашкодить. — Они сами-то знают, что делает с мужчинами запах ландышей?
— А что? — спросила Евгения.
— А то, что от этого запаха сперматозоиды бегают с бешеной скоростью. — Она засмеялась. — Спросим? — подмигнула и указала на менеджера, лениво привалившегося к кассе. Он смотрел на женщину, которая сидела в окошке.
— Не смущай дяденьку, девочка, — Евгения выбрала привычную для обеих интонацию. Лилька рвется кого-то завести, потрясти, а Евгения удерживает. Ее дело — смягчать энергичный дух подруги.
— Твоя взяла, пускай живет спокойно. А то еще узнает много лишнего.
— Я хочу узнать много лишнего! — воскликнула Евгения и приказала: — Говори!
Лилька смотрела, как Евгения открывает сумочку, вынимает кошелек и протягивает деньги кассиру: «Два билета, пожалуйста. Да, в сауну». — Лилька нехотя потянула молнию своей сумки, но Евгения привычно махнула рукой: — «Брось».
Лилька не спорила.
Они сидели в тапочках, в шляпах, жар действовал на каждую клеточку, расслабляя.
— А тебе не кажется, что твое и мое дело может рухнуть? — вдруг спросила Евгения, потирая пальцами горячий живот.
— Как это? — Лилька резко повернулась к подруге. — Ты что-то знаешь?
— Я не знаю, но чувствую. Мне кажется, Лилит, — она вздохнула, хватив большую порцию горячего воздуха, закашлялась. — Для нашего вишневого сада… — хрипела она, — если и не точат топор, то уже подбирают поострее. Даже в телевизоре хорошо видно — такие места под Москвой, как Петраково, — завидные для поместья.
