Дженнифер Уайнер - Чужая роль
Сначала она пыталась прочесть заключение вверх ногами, потом просто перевернула листок. Каждое слово ударяло как молотом: «Дислексия. Неспособность к обучению».
«С таким же успехом могли написать "она мертва"», — подумала Мэгги, потому что безжалостные слова были приговором.
— Ну же, Мэгги, не впадай в истерику, — велела Сидел вечером, после того как учительница позвонила, чтобы «конфиденциально» сообщить результаты. — Мы возьмем тебе учителя.
— Не нужен мне учитель, — яростно прошипела Мэгги, хотя слезы обжигали горло.
Роуз, сидевшая в углу белоснежной гостиной Сидел, подняла глаза от книги.
— Знаешь, это действительно выход.
— Заткнись! — заорала Мэгги, уже не сдерживаясь. — Я не дурочка, Роуз, так что просто заткнись!
— Мэгги, — вмешался отец, — никто не утверждает, что ты дурочка…
— А вот тест показал, что я дурочка. И знаете что? Мне плевать! И зачем ты все рассказал ей? — бросила Мэгги, ткнув пальцем сначала в Сидел, потом в Роуз. — И ей? Это не их дело!
— Мы все хотим тебе помочь, — вздохнул Майкл Феллер, но Мэгги завопила, что не нуждается в помощи, что ей плевать на дурацкий тест, что она умна, как всегда говорила миссис Фрайд! Не нужен ей учитель, не желает она идти в частную школу, у нее, в отличие от некоторых, есть друзья, и она не глупа, что бы там ни показал тест, а если и глупа, уж лучше быть глупой, чем уродиной, и вообще отстаньте от нее, с ней все будет тип-топ.
Но она ошиблась. Когда начались занятия, ее подруги пошли в обычные классы, дающие право поступать в колледжи и университеты, а Мэгги отправили в класс коррекции вместе с умственно отсталыми, заторможенными и наркоманами. Только тут не было доброй миссис Фрайд. Некому было сказать ей, что она не умственно отсталая и не заторможенная и что нужно только придумать обходные маневры, которые помогут преодолеть все сложности. Пришлось столкнуться с равнодушными, безразличными учителями, стариками с перегоревшей душой, вроде мистера Каветти, носившего кособокий парик и буквально купавшегося в одеколоне, или миссис Лири, которая на каждом уроке задавала детям очередной текст, а пока те читали, любовалась бесчисленными снимками своих внуков.
Мэгги быстро сообразила: самые плохие учителя воспринимают плохих учеников как наказание за собственный непрофессионализм. Плохие ученики воспринимают плохих учителей как наказание за собственную бедность или тупость, что в этом шикарном городе частенько означало одно и то же. Что ж, если она послана кому-то в наказание, значит, и будет вести себя соответственно.
Мэгги перестала приносить в класс учебники, а вместо этого брала чемоданчик с косметикой. Во время уроков сначала снимала лак с ногтей, потом снова накладывала, на все письменные вопросы отвечала одной буквой. На одном уроке ставила А, на другом — Б. Учителя Мэгги были способны только на бесчисленные опросы с выбором ответа.
— Мэгги, иди, пожалуйста, к доске, — нудил кто-нибудь из них. Но Мэгги, не поднимая глаз от зеркала, качала головой.
— Простите, не могу, — ворковала она, растопыривая пальцы, — лак сохнет.
Наверное, ее следовало бы оставлять на второй год в каждом классе. Но преподаватели переводили ее, скорее всего потому, что не желали больше видеть Мэгги на своих уроках. И с каждым новым годом бывшие друзья все больше отдалялись. Нет, она пыталась сохранить дружбу, и Марисса с Ким тоже пытались, но пропасть постепенно становилась все шире. Бывшие подружки играли в хоккей на траве, вступили в студенческий совет, пошли на курсы подготовки к отборочным тестам в университет, посещали и сравнивали колледжи, а она была выброшена из этой жизни.
К предпоследнему классу Мэгги решила, что, если девочки вознамерились игнорировать ее, она возьмет реванш с мальчиками. Поэтому стала высоко закалывать волосы, носить лифчики на косточках, так что грудь едва не вываливалась в вырез блузок, а в первый день занятий явилась в джинсах, сидевших так низко, что едва не сползали с бедер, кожаных сапожках на высоких каблуках и бюстье из магазина уцененных товаров, надетом под армейскую куртку, без спроса позаимствованную из отцовского шкафа. Помада, лак для ногтей, столько теней, что хватило бы выкрасить недлинный забор, с десяток черных каучуковых браслетов и большие, обвисшие банты в волосах. Она подражала Мадонне, которую боготворила, Мадонне, первые видеоклипы которой только что появились на MTV. Мэгги жадно глотала каждый обрывок информации о певице, каждое журнальное интервью, каждую газетную статью и выискивала сходство между ними. У обеих матери умерли. Обе красивы, талантливые танцовщицы, изучавшие чечетку и джаз едва не с пеленок. Обе не промах, потому что воспитывались в основном на улице, обе сексапильны. Мальчики вились вокруг Мэгги как мухи, покупали сигареты, приглашали на вечеринки, где не было родителей, подливали вина, держали за руку, провожали в незанятую спальню или даже на заднее сиденье машины.
Мэгги не сразу заметила, что никто из парней не приходит к ней домой, не приглашает на танцы и даже не здоровается, встречая в коридорах. Когда до нее это дошло, она стала плакать по ночам — Роуз спала, никто ее не слышал. А потом решила, что больше не будет плакать. Никто из них не стоил ее слез. И все они еще пожалеют… лет через десять, когда она будет знаменитой, а они так и останутся ничтожествами, застрявшими в этом дерьмовом городишке, жирными, уродливыми, никому не известными олухами.
Вот такими были годы учебы. И Мэгги жалась в стороне от бывших друзей, как выброшенный на улицу пес, все еще цепляясь за воспоминания о тех днях, когда ее хвалили и ласкали. Вечеринки по выходным в тех домах, где родители уезжали на уик-энд. Пиво и вино, косячки и таблетки… Все напивались, и Мэгги в конце концов рассудила, что будет легче, если она тоже станет напиваться, все происходящее затягивает чем-то вроде дымки, и комната расплывается, и она может воображать, будто видит в их глазах все, что хотела бы увидеть.
А Роуз… что ж, Роуз не претерпела никаких превращений, о которых пишут в романах. Это когда девушка снимает очки, делает модную прическу, и в нее тут же влюбляется капитан футбольной команды и самый завидный парень в школе. Зато в ней произошло немало мелких перемен. Прежде всего она избавилась от перхоти благодаря не слишком тонкой уловке Мэгги, оставлявшей в ванной комнате огромные флаконы «Хед энд шоулдерс». Правда, носила очки и по-прежнему одевалась как деревенщина, но, как ни странно, обзавелась подругой, Эми, которая, по мнению Мэгги, была такой же чудачкой, как сама Роуз: плевать хотела на то, что хорошенькие девчонки смеялись над ней, игнорировали и даже обзывали «Холли Хобби». Зато Роуз училась по программе для отличников. Роуз получала одни пятерки. Мэгги отмахнулась бы от всего этого как от очередного подтверждения несостоятельности сестры в обществе, если бы эти достижения неожиданно не приобрели новый смысл.
